Андрей Попов - Дверь в сказочный ад
— А давайте тоже будем называть друг друга господами! — сказал Кхнувр.
— Давайте, — сказал Стувр, — я согласен. Только жадного кролика нельзя так называть, и глупого зайца тоже.
— Господа, у меня возникла отличная идея! — сказал Лектувр. — А почему бы нам не сразиться с этим волшебником Маклиным?
— Но ведь он же волшебник, — громко сказал Грувр, — его трудно одолеть!
— Послушайте, господа, — сказал Кхнувр, — он злой волшебник, он останавливает время. Но если мы победили дракона, то победим и его. У нас есть мечи и кинжалы. Еще и дубина.
— Это отличная идея, господа, — сказал Саувр.
— Идемте на бой! Идемте! Идемте! — кричали все.
Они взяли мечи и кинжалы и пошли в лес, где жил волшебник Маклин. Они окружили его жилище и стали кричать:
— Выходи! Выходи, злой волшебник!
Волшебник Маклин вышел и сказал:
— Зачем вы пришли?
— Мы хотим сразиться с тобой! — сказал Лектувр.
Они вытащили свои мечи и пошли на него, но волшебник Маклин сделал так, что их мечи превратились в гнилые палки.
— Ах вы злые! Вы возмутились против меня! Вы за это поплатитесь! Вы даже не знаете, что я с вами сделаю! Я превращу вас в зверей!
Они дрожали от страха.
— Ты, Мувр, всегда был грязнулей, поэтому превратишься в свинью!
И он превратился в свинью.
— Ты, Стувр, силен как медведь, в медведя и превратишься!
И он превратился в медведя.
— Ты, Грувр, неповоротлив, поэтому быть тебе бегемотом!
И он превратился в бегемота.
— Ты, Кхнувр, верткий как волк. Быть тебе волком.
И он стал волком.
— Ты, Саувр, всегда отличался ловкостью, ты быстро бегал. Будешь рысью.
И он превратился в рысь.
— Ну а для тебя, Лектувр, так как ты первый возмутился против меня, самое страшное наказание. Ты превратишься в маленького плешивого кота, а вместо одежды будешь носить лохмотья.
И он стал котом.
— А теперь брысь от меня, паршивые звери! — закричал волшебник Маклин.
Но они глядели на него злыми глазами.
— Мы теперь стали хищными зверями, господа! — сказал Саувр, он был в образе рыси. — Тем хуже для него, мы сейчас его растерзаем!
И они кинулись на волшебника Маклина, чтобы его растерзать.
— Ах вы, злые звери! — закричал волшебник Маклин. — Вы никак не смиритесь! Вам мало этого наказания?! Я посажу вас в железные клетки! Нет — я обращу вас в неподвижные скульптуры! Даже еще хуже: я вас заставлю жить в портретах! Вы будете просто нарисованы красками на холсте!
Они сильно испугались, а волшебник Маклин сказал:
— Мой отец построил замок и назвал его Менлаувер. Я там повешу ваши портреты вместо украшений!
— Неужели наше наказание так велико? — сказал Мувр, он был в образе свиньи.
— Ладно, — сказал волшебник Маклин, — я сделаю вам одну милость. Один раз в сутки, когда время на часах будет останавливаться, я позволю вам на некоторое время вылазить из своих портретов, чтобы немного погулять. Но не более.
Они сильно опечалились.
— Но мы ведь теперь звери, — сказал кот Лектувр, — мы должны питаться свежим мясом. А здесь, в нашей сказке, нет настоящего мяса. Потому что все вокруг сказочное.
— Пускай голод будет вам наказанием! — сказал волшебник Маклин.
— Но мы этого не вынесем, сжалься над нами! — сказал Грувр, он был бегемотом.
Маклин был добрым волшебником, он сжалился и сказал:
— Вам будет что есть, но не всегда. У нашей сказки есть Дверь. Кто войдет в эту Дверь, тот станет вашим гостем, и уже никогда не сможет покинуть сказку без позволения меня или моего отца. Пусть он будет вам пищей. Но больших милостей от меня не ждите!
Он три раза хлопнул в ладоши. И не было больше ни Мувра, ни Стувра, ни Грувра, ни Кхнувра, ни Саувра, ни Лектувра. На земле лежали шесть портретов с изображениями зверей. Волшебник Маклин взял их себе в замок.
На этом сказка заканчивается. Она была написана 6-го мая 1279 года.»
Я закрыл последнюю страницу. И теперь потрепанная кожаная обложка стала стеной, отгораживающей мой взор от этого словесного мира, где глупость соперничает с безумием. Да будет мне простительна некоторая циничность, но думаю, если эту сказку почитать на ночь какому-нибудь ребенку (ведь, вероятно, для них она и предназначена), несчастный малыш с округлевшими глазами еще долго будет лежать, и уж точно не уснет. Я резко выдохнул из себя накопившийся внутри словесный смрад и швырнул книгу в сторону. Перед глазами еще долгое время плясали невнятные образы мувров с длинными мечами, драконов с отрубленными головами, вся моя фантазия была завалена пирогами с капустой, по ее просторам бегали глупые зайцы и злые кролики.
Я много раз тряс головой, отгоняя навязчивые наваждения, и надо же — помогало! Затем открыл дверцу своего стола, где хранилась всякого рода мелочь, достал оттуда трубку, набил ее табаком и, не прибегая к надоевшим чудесам, сотворил маленький огонек с помощью простых спичек.
Затянулся… и с некоторым успокоением наблюдал, как из меня один за другим вылетают джины, сотканные из дыма. В детстве я их назвал дымовыми. Джины жили недолго и через несколько секунд, едва почуяв свободу, рассеивались в воздухе. Вообще-то я не курильщик и прибегаю к трубке в крайне редких случаях: либо по поводу великого торжества, либо наоборот — по причине глубокого несчастья. Ну, может, еще иногда за компанию с друзьями. А сейчас, как никогда раньше, ощущалась острая потребность пустить в голову какой-нибудь дурман — быть может, в замен дурмана там уже находящегося. Я делал одну затяжку за другой, пока не начала одолевать тошнота.
Не знаю, какие выводы из прочитанного сумели сделать терпеливые аналитики моих записей, лично я — никаких. Новая еще более экзотичная версия того, что я, оказывается, нахожусь в придуманной Маклиным сказке, не способна была меня ни позабавить, ни удивить, ни ободрить, ни огорчить. Она не давала ответа на главный вопрос: что теперь делать? Да черт побери! Я теперь готов поверить во что угодно: даже в то, что все происходит где-нибудь на Луне или на Марсе, если бы одновременно с тем мог знать ответ на самый больной вопрос: ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ?
Тишина мертвых комнат давила на слух. Каменные своды замка чем-то походили на огромный панцирь давно умершей гигантской черепахи, внутренность которой за много веков полностью разложилась. А люди понастроили здесь этажей и перегородок, украсили стены коврами и мебелью, назвали это своим жилищем. Где-то сонливо тикали настенные часы, доносились невнятные голоса слуг.
