Александр Ян - Выстрелы с той стороны
В глазах Энея что-то блеснуло.
— Ирландия?
— Она самая. Очередная «гуманитарная интервенция», но это-то не важно. Расскажу только о том, как обратился.
Он налил еще сто грамм и выпил одним духом.
— Мы конвой вели, в центральные графства через Каван. Дублин тогда контролировали сепаратисты, так что конвой шел из Белфаста. Погода — хуже некуда, метеорологи опять пальцем не скажу куда попали, но точно не в небо. Дождь сплошной, ветер. Поддержка сверху запаздывает минут на пять, если не на десять, а беспилотники еще и чудят. А обстоятельства натурально партизанские — когда угодно, где угодно и что угодно. И с использованием чего попало. И пленных не берут, напрочь. И не разбирают — военный конвой или лекарства кому везёт. У нас никто не понимал ни рожна — сволочи, мы ж с вами не воюем. Если б воевали, мы бы весь ваш остров раскатали в тонкий блин — долго ли умеючи. Но кто ж после Полуночи на такое пойдет? А эти как будто не знают… Мы для них не люди, а так — саранча. И вот под самым Каваном нас атакуют — и мы их выносим к чертовой матери, злые как я не знаю, кто. И… прихватили пленного. Сами удивились. Оружия у него не было. Священник. Один из этих, из-за которых тут весь этот кавардак… Русский.
Костя повертел стакан в руке, но наливать не стал.
— Это было как сумасшествие какое-то. Я не думал, что с ребятами такое может сделаться. Сначала его просто трясли — объясни. Какого ж вы…? Какого же ты, ты же наш, русский же, ну что ты с этими…? А он чем дальше пытается объяснить — тем больше народ злится. Стоит он тут, кашицу свою несет, лицемер. Паства его нас только что обстреливала, а он им, значит, этот грех прощает? А вокруг такое «прости», что дальше некуда уже. Вот и двинули ему, чтобы он врать хотя бы перестал. А он опять за своё. Еще раз двинули. В кураж вошли. И тут наш комотд… Комод натуральный, дубовый… выключил связь. И приказ отдал.
Костя посмотрел на неподвижное лицо Энея, вспомнил, что Игорь рассказывал про мотель и моторовцев, что сам успел увидеть…
— Стреляли по рукам, по ногам… Из мелкого калибра, чтобы не сразу умер. А он, пока мог говорить, говорил: «Боже, прости им, как простил своим… марана та, ребята», — говорил… Я в него не стрелял. Пойми, я это не в заслугу себе ставлю — мог бы одной пулей положить всему конец — но… растерялся. Не испугался даже. Просто не понимал, что происходит, и как это могло случиться — здесь, сейчас, со мной, с ребятами… А они потом уговорили себя, что ничего не случилось. Даже во время разбирательства повторяли. Да, — кивнул Костя, — конечно, разбирательство, а как же? Связь, она пропадать не должна. И гражданских вне боя убивать тоже нельзя, а уж тем более так. Люди от этого портятся. Наши вот испортились. В один голос почти — мол, какой же это человек? Фанатик. В него стреляют, а он… Если бы он нас хотя бы обматерил, а так — понятно, что оборотень. В общем, тех, кто бил и стрелял — под суд, комода — в тюрягу, с унтеров лычки долой, остальным втык за нарушение инструкции. А мне как-то показалось, что не инструкцию я там нарушил… Не только инструкцию…
— И ты… перевёлся в санвойска.
— Сэр, так точно, сэр.
Он заметил, что дверь носовой каюты приоткрыта и в щели блестит тёмно-карий глаз. Мэй по-русски не говорила, но понимала, похоже, довольно много.
— И как к этому отнеслись?
— Отпустили с дорогой душой. Им неустойчивый элемент в десанте нужен как дырка в затылке. Отправили на переподготовку.
— И помогло? — Эней уже, кажется, тоже сообразил, что разговор идет для троих.
— Кому? Мне — как видишь… Одним словом… у нас есть то, что было, и есть то, что есть. И нет того, что будет. Что решим, то и будет. Знаешь, где лежат грабли — вот и не наступай.
— Есть не наступать, — Эней снова мрачно усмехнулся.
— Мы тут с Игорем прикидывали. Боевую мы… не обойдем. Потому что они нас в покое не оставят — особенно теперь. А потом бросать надо. И хотя бы идти к тем людям, о которых писал твой командир.
— Мэй, — притворяться, что они не замечают, было уже бесполезно. — Дай планшетку.
В каюте пошуршали, потом Мэй раздвинула створки двери и протянула мужу планшетку на ремне. Эней снял с шеи флешку, вставил в гнездо.
— Эй, на палубе! Глуши мотор, иди сюда!
В проеме появилась голова Игоря.
— Светопреставление закончилось?
— Нет, — сказал Эней, — мы на стадии планирования.
Все уселись за стол. Мэй хмыкнула и приняла свою порцию.
— Тоха, свари кофе, — попросил Эней. — Меня что-то от коньяка развезло. Значит, так…
Аналитика следовало искать в Ниме. Псевдо — «Тезка той дамы, которая сделала твоему тезке лишнего врага — но не по твоей любимой книге, а по оригиналу» — потребовало путешествия в Сеть за «Энеидой» не Котляревского, а Вергилия. У Котляревского фурию звали Тезифона. «Потім і Турна навістила пресуча лютая яга, і из цього князька зробила Энею лишнього врага…» А у Вергилия имя фурии было Алекто. Ну а мистический близнец Энея жил в Екатеринбурге.
— А почему мистический? — спросил Антон.
— А потому что мы не знали друг друга, а когда увидели — оказалось, что мы похожи как братья. Он на четыре года старше. А в Екатеринбург его переправляли как раз мы с Ростбифом.
— Что за история?
— А у него за невестой охотился один. Лично за ней. Шантажировал. Квоту он свою выбрал уже, но ведь добровольно-то и сверх квоты можно…
— А сам этот брат твой мистический — не мог принцессу спасти?
— Рвался, еле удержали. Он же не боец, он бы пропал. Там даже Ростбиф спасовал — стрелять стрёмно было. Варк слишком старый. И слишком близко к ней подобрался. Нас ведь не потому готовят в мечники, что катана вся такая красивая и блестящая, а потому что стрелять можно не всегда.
— Мама дорогая, — вырвалось у Антона. На стол опустилась колба с кофе эспрессо. — Но всё-таки. Мы меняем курс?
— Нет, — Эней поморщился на «эспрессо». Он любил «капуччино». — Мы идем в Гесер. Закончить и забыть.
— Закончим, — сказал Игорь, — и займёмся, наконец, делом.
Эней положил руку на стол ладонью вверх. Сверху положила руку Мэй. Антон. Игорь. Десперадо. Костя. Эней «разбил».
— Кстати о варках, — сказал Антон. — Народ, тут я в своих файлах с молитвами одну классную штуку нарыл. Называется «Молитва оленя». Или «Щит святого Патрика». По-моему, как раз для нас. Она такая, знаете… боевая молитва. Просто ух.
Эней раскрыл файл по его указанию. Начал читать. Улыбнулся.
— Да, Тоха, ты прав. Это как раз для нас.
Интермедия. Человек искусства
Компания подобралась странная — возможно, потому что Каменевский приехал прямо из министерства международных связей и совершенно случайно прихватил с собой Лири и Гарфилда, представителей Содружества. Лири тут же начала обхаживать Майю на предмет участия в послезавтрашнем благотворительном концерте — больших ирландских посиделках в честь дня Патрика. Эти посиделки уже вошли в моду в Европах, а теперь вот приживались в Москве под девизом «среди ирландцев большинство все-таки не террористы». В мире более тринадцати миллионов ирландцев, распространялась Лири. Из них всего четыре — на Острове. Из тех, кто живет на Острове, не более четверти придерживаются религиозных предрассудков и сепаратистских убеждений. Из них не более двадцатой части предпринимают какие-то реальные действия против Аахена на Острове или на Материке. И даже среди этих — убийц совсем немного. Спрашивается: почему клеймо заведомых террористов висит на тринадцати миллионах человек из-за нескольких сотен мерзавцев?
