Константин Бояндин - Этап
Так повторялось вновь и вновь, пока не остался один. Он стоял между командой и выходом – входом в зал. Снял свое «забрало» – шлем.
Николаеву послышался голос. Не ушами, а как будто прямо в голове. Судя по тому, как вздрогнули и оглянулись другие, не ему одному что-то померещилось. Николаев не слышал слов, но был ясен смысл – вопрос. «Вы готовы уйти?»
Люди переглянулись, и кивнули.
«Вам нужна помощь?» – раздался второй безмолвный вопрос.
Все вновь переглянулись и покачали головой, улыбнувшись.
«Доброго пути», – и пришелец помахал им рукой, повернулся и пошел прочь.
– С ума сойти, – прошептала Мария. – Интересно, он так всех провожает?
– Нет, – возразил Федор. – Когда я провожал, такого не было.
Зеркала осветились. Стали мерцать.
– Нам пора, – Федор надел рюкзак на плечи. – То же самое. Всем подойти и заглянуть, в каждое зеркало.
– Кошка, не подведи, – шепнула Мария и погладила ее. И Кошка не подвела – точно так же заглядывала, не отворачивалась, не шипела.
Зеркала потемнели... и за ними появились разные виды.
– Это Омск, – указала Мария на одно из зеркал. – Дом, где я родилась. Как интересно!
– Точно, – согласилась Дарья. – А вон там мой! А куда мы пойдем?
Кошка выбрала за них. Она слетела с плеча Николаева и двумя прыжками очутилась у ближайшего зеркала. Мяукнула, оглянувшись, и прыгнула «на ту сторону». Посидела там, и прыгнула обратно. И вновь на ту сторону, и села там, глядя на людей.
– Убедительно, – улыбнулся Федор. – Ну что же, идемте за ней. На всякий случай, возьмитесь за руки.
Николаев замыкал цепочку. Дарья перед ним шагнула, держа его за руку...
Ему показалось, что его ударило в лицо чем-то очень тяжелым, но мягким. Николаев отшатнулся – удар вышиб из легких весь воздух – а когда отдышался, понял: он стоит все в том же зале, один, и нет никаких зеркал. Вместо них – черные матовые панели до потолка.
31
Николаев не сразу понял, что остался один. Казалось – вот-вот все вновь включится... и снова откроется дорога. Он ждал, но ничего не происходило.
Через четыре часа спина устала от рюкзака, а бросать его не хотелось. Очень не хотелось, это теперь был рефлекс. И никто не приходил, а звать на помощь казалось малодушным. Николаев боялся отлучаться из зала – вдруг снова «включатся» зеркала. Но часов через шесть организм недвусмысленно сообщил, что есть определенные действия, которые надо исполнить, и побыстрее.
Даже мысли не могло возникнуть сделать все это где-то тут. Остальные не говорили именно этого слова, но круглое здание считали священным местом. Чем-то вроде храма. Ну да, мы в чистилище, и здесь нам могут позволить или вернуться к жизни простых смертных, или продолжить здешний путь. И пусть провожает странный инопланетянин, что это меняет? Здание все считали храмом. В храмах пакостить нельзя.
Николаев открыл их «посылку» – рюкзак – и взял, после короткого раздумья, диск, который оставила Мария – «Конан-разрушитель» – и кулек с конфетами, оставленный Дарьей. Просто потому, что другой памяти, кроме фотографий и видеозаписей, не было.
Я верну, подумал он. Все верну обратно, когда вернусь. Сразу подумалось «когда», а не «если».
Аввакум, по словам Федора, не ушел в тот раз, со своей командой. Судя по записям, остался. Но почему? И почему оставил другие свои записи в лабиринте, а не в здании? Черт, надо было не сидеть, таращась на зеркала, а читать то, что оставил Аввакум. Получается, как сказал Федор, что Аввакум мог уходить из здания в лабиринт и возвращаться обратно.
Как это ему удалось? Николаев стоял у выхода. Вокруг здания творилось лето – когда они вошли, была ранняя весна, а сейчас уже и плоды созревают на деревьях, и птички летают, и вообще погода отличная. Как Аввакум ушел отсюда и вернулся, не собирая новую команду? Как?
Может, надо о чем-то подумать? Ну не думать же «извините, я быстренько в туалет, и сразу обратно»! Николаев чуть не рассмеялся, хотя настроение было не радужным. Я вернусь, подумал он. Один или не один, я вернусь, я не ухожу отсюда насовсем. И шагнул в лето.
* * *Меньше всего Николаев ожидал очутиться в той самой разбитой машине, в которой началось его пребывание в Чистилище. Но это была она, без сомнения. И разбитый мобильник под ногами, и прочее.
Все то же самое. Точно так же люди шли шагах в десяти, не обращая внимания на машину и ее «пассажира».
– Вот зараза! – невольно вырвалось у Николаева, когда он приложился затылком. И да, теперь он видел, что поклажа может быть не с тобой. Рюкзак нашелся за машиной, портфель – на заднем сиденье, а ремень с кобурой и бластером вообще шагах в десяти, чуть не на тротуаре. Подберут какие-нибудь детишки, потом будет несколько неловко отбирать.
Все собрал. Ладно. Николаев надел ремень, поправил рюкзак и пошел – как в тот раз, к себе домой. То, что в кармане брюк был ключ, уже не удивило. Я в самом начале, пришла мысль. Что я сделал не так? Почему меня не пропустили с остальными? Надо разбираться. Не было никаких, как сказал бы Федор, неприятных эмоций. Надо разбираться. Три года почти здесь, уже есть и навыки, и все. Не пропадем. Сейчас – вникать и разбираться. И надеяться, подумалось вдруг. Все мы надеялись. На то, что будет и другая жизнь, где не будет концов света.
Отставить панику! Николаев выпрямился, глубоко вздохнул и отправился. Идти до дома недалеко, минут двадцать. Если не торопиться.
* * *Он услышал звуки «На сопках Маньчжурии» шагов за двадцать, и вот тут ему стало не по себе. Однако панику решительно отмел прочь, и шагнул за угол.
Другой старик. Похож на Петровича, но другой. Играл на другом аккордеоне, но играл мастерски, с душой. И тоже не брал денег, зато охотно принял сигарету. Сам Николаев уже не курил, но в портфеле все было.
Николаев дошел до подъезда (не удивился тому, что подходит код от домофона), и еще через три минуты открыл дверь своим ключом.
Жилая, но пустая квартира. Не нужно гадать, кто здесь жил – прошелся по комнатам и увидел вещи и Елены, и Дарьи – однозначно их, запомнил с самого первого раза. На полке в гостиной – документы с билетами. Все есть, кроме людей. Несколько минут Николаев искал кошку – была такая надежда – но кошки не нашлось. Был кошачий лоток с наполнителем, мисочки – одна с водой, другая с кормом – и кошачий домик, «скворечник» на толстом куске дерева. Видно даже, где именно на этом домике кошка точила когти.
Все есть, кроме жильцов. В холодильнике уже все готово к отпуску – осталось только то, что не портится. Все прибрано. И запах в доме жилой.
Николаев недолго думал, оставаться или нет. Оставаться. Где бы вы ни были, подумал Николаев, живите. Долго и счастливо. И улыбнулся. И давешнее ощущение тепла пришло – не очень сильное и ненадолго, но пришло.
