Геннадий Прашкевич - Русский струльдбруг (сборник)
За это время искалеченный бурей корабль отливом вынесло в море.
Два человека в белых париках разговаривали над мальчишкой не по-человечески. Позже узнал, что случайно наткнулся на бригантину некоего английского купца. Привыкнуть, правда, не успел: на третий день низкую английскую бригантину взяли на абордаж пираты датчанина Енса Мунка. Вот он, вот он чужой человек с бычьими рогами! Ни в чем тот давний сон мальчишку не обманул: на каком-то острове страшный рогатый датчанин продал случайного его человеку, отправлявшемуся в тропические моря. И уже потом попал Джон Гоут на борт боевого фрегата «Месть», увидев и пушечный дым, и рваные паруса…
10.У влажной земли стелился туман.
Он заполнял низины, скрывал опасные провалы.
Полумертвые от ливня, духоты и усталости, шли. Полумертвые, как казалось одноногому. Бог хранит, думал. Не жаловался. Не хотел дразнить судьбу, дивился: иду на одной ноге, а чиклеро пропал. Значит, не всегда обилие ног помогает. В минуты прояснения с тоской оглядывался на встающие над джунглями мокрые скалы. В одном месте невысокое дерево манцилин привлекло внимание своими райскими яблочками. «Не ешь, – предупредил индеец. – Кто съест такое, испытает внезапную жажду. Цвет кожи изменится».
Ефиоп яблок не брал.
Просто отломил ветку.
Сок, похожий на инжирное молоко, попал на руку.
Стало жечь кожу, вся покрылась бледными пузырями.
Глаза ефиопа блестели, просил пить. Протягивал дрожащие, как у черного старика, руки, ловил дождь, все равно просил пить. Три дня совсем почти ничего не видел, пришлось вести на веревке. Под непрерывным дождем над разливающимися мутными потоками угрожающе наклонялись огромные стволы с гнилой сердцевиной – чудовищная скрипучая гнилая масса, всегда готовая с шумом рухнуть. Москиты облепляли головы, плечи, но вдруг исчезали, как вспугнутые злым духом. Может, так и было. Столетние деревья как в болезненных язвах – в струпьях грибка, в бледной гнили. Со стволов соплями оползала кора, из черной грязи у корней с печальным звуком выдувались разноцветные пузыри, лопались, оставляя радугу и дурной запах.
Когда перевалили низкий отрог хребта, плотно укутанный моросящим серым туманом, небо очистилось, блеснула почти забытая голубизна. В поломанных тростниках крутилась вода, бесчисленные протоки сбивали с правильного направления. Липкий ил, теплая зловонная жижа, а одноногому снился голый ледяной островок, посеченный злобным колючим ветром…
Зачем такой сон? Что бы значил?
Потом дождь опять полил с неслыханной яростью.
Вода теперь хлестала отовсюду, рвалась из-под ног, обдавала теплой гнилью. Мелкие озерца сливались в единое неукротимое пространство. Идти становилось все труднее, уставали срывать пиявок с исцарапанных мокрых ног. Время от времени пришедший в себя ефиоп розовой ладошкой незаметно касался Джона Гоута и индейца – тогда начинали сильней дышать.
А ночью разразился настоящий потоп.
Свет заглядывающей в провалы Луны ломался на несущихся струях.
Вода текла повсюду. Она была везде. Вверху, внизу – везде вода. Присесть на корточки нельзя, течение сбивает. Раскаты грома перекатывались в ночи, бешено несущуюся воду высверкивали дергающиеся молнии. Пытаясь перебраться через слишком стремительный ручей, одноногий неловко полз по стволу гнилой моры. Кора слоилась, отставала, хищно обнажала сопливую гниль. Индеец едва успел ухватить за руку одноногого. А схватив, с испугом увидел мелькающие впереди розовые ступни маленького ефиопа. Не понимал, почему они такие розовые? Почему не искусаны, не изрезаны в кровь? Так, качая головой, рассеянно ступил на возвышающуюся над землей кочку. Из кочки, как черная жидкость, как кипящая смола, вылилась струя муравьев понопонари. Пламень ада лизнул индейца, впился в ноги, под мышки, в глаза. Индеец закричал, забился в воде, как рыба. Муравьи сразу потеряли к нему интерес.
«Почему ты не помог индейцу?»
Ефиоп улыбнулся: «Абеа?»
11.Дождь усилился.
Потом усилился еще.
Чешуйчатые гринхарты, гигантские красно-коричневые уаллабы, пурпуреи в размокшей густой листве, моры с плоскими, как доски, чудовищными корнями-подпорками, примятый водой подлесок – все стремилось вверх, к невидимому небу, прочь, прочь от затопленной земли.
Даже магнитная игла свихнулась.
Ирландец знал, что магнитную иглу впервые применил на практике некий Гойя из городка Мальфи, того, что в Неаполитанском королевстве. Правда, некоторые в Неаполитанском королевстве и сейчас утверждают, что таковую иглу привезли из Китая, но это неважно. Себастьян Кэбот сумел ее усовершенствовать, установил главные значения некоторого обязательного отклонения от верного направления на север. Одноногий никогда раньше не слышал, что магнитная игла может крутиться так, будто сторон света уже нет. Но она крутилась, не желала остановиться.
Когда вышли к плоскому озеру, дождь умерил силу, зато тяжкая духота сгустилась совсем невыносимо. Среди ленивых тростников поднялись нежные растения, похожие на ризофору. Тяжелым духом цветов, может, умерших, понесло от замерших джунглей. В тихой воде отразились источенные временем высокие каменные стены, сложенные из ровных каменных плит. Может, когда-то стояли тут и деревянные дома, но древоточцы все пожрали, а труху разнесло ветром. Так подумал Джон Гоут, поглядывая на свою деревянную ногу. Ее-то почему до сих пор не пожрали? И почему так странно вспыхивают камни в ручье? Сердце дрогнуло: алмазы. Их здесь, как грибы, можно собирать руками.
Будто для встречи – на каменной стене, прихотливо расцвеченной серыми и белыми мхами, показались местные индейцы. Сперва двое, потом еще один. Никакого оружия, набедренные повязки, мускулистые тела натерты красным и желтым. Ниже голых коленей пестрели чудесные ленточки, сплетенные из травы, а под удлиненными мочками покачивались крылья черных жуков.
Индейцы были спокойны.
Наверное, заранее знали все, что может случиться.
Одноногий тяжело опустил руку на плечо ефиопа. Не хотел, чтобы ефиоп боялся. Видно, не один только порк-ноккер добирался до этих мест. У голой скалы появилось еще четыре оборванных злых человека, уже и не похожих на людей. Они нисколько не стеснялись своего грязного тряпья, зазубренных мачете.
Увидев нож в руке одноногого, переглянулись.
– Инглиз?
Джон Гоут кивнул.
Этим кивком подтверждал: да, мы – инглиз.
Этим кивком он подтверждал: да, мы прошли сквозь лес.
И спросил в свою очередь:
– Говорят, здесь много золота?
Спрашивая, он опустил нож к бедру, чтобы лезвие шеффилдской волнистой стали сладко блеснуло.
