Михаил Емцев - Клочья тьмы на игле времени
Уверенно и легко нашел он заброшенный старый колодец с развалившейся кладкой и сухим мохом, давно обращенным в труху. Сыростью и запахом высохшей тины пахнуло из черного провала. Не задумываясь, прыгнул он вниз. Тихо шурша, осыпалась кладка, забила крыльями, испуганно вырвалась из колодца заснувшая птица. Ощупью нашел он дверь в подземный ход. Застарелая паутина и высохшая слизь затянули ее. Может быть, умерли внуки тех, кто открывал эту дверь в последний раз. Но он очистил паутину рукой. Осторожно нащупал круглые металлические бляшки. Читая пальцами, выявил в беспорядочном расположении бляшек контур созвездия, жемчужиной которого считается путеводная Эсхмун. Поочередно надавил каждую звезду большим пальцем левой руки. И дверь отворилась. Бесшумно упала под ноги, и он прошел по ней, как по ковру. Только осыпались песчинки за ним и зашуршали потревоженные скорпионы.
Он проник в галерею, высеченную в скальном грунте. Это был вход в лабиринт, поэтому приходилось ощупывать пальцами путеводные знаки на стенах. Он читал их легко и свободно. Не задумываясь, сворачивал в боковые коридоры, спускался по каменным лестницам в нижние ярусы. Так дошел он до новой двери и тоже большим пальцем левой руки нашел звезды Девы, зажженные богом Пенетером. Но на сей раз он не вступил на упавшую дверь, как на ковер. Ибо знал, что выбито на бронзовой двери изображение звездной богини Хатор, дугой обнаженного тела своего укрывающей вселенную. Он пал ниц и прижался, подобрав ноги, к холодному металлу. Дверь медленно начала опускаться, унося его в самые глубокие галереи подземелья.
Внезапно желтый свет ударил в привыкшие к ночи глаза. Но гость не зажмурился. Он встал на ноги, коснулся переносицы, легко надавил на веки, и глаза его сразу привыкли к свету.
— Аннаэль, Сахиэль, — шепнул ему на ухо кто-то.
— Амабиэль, Абалидот, — ответил он и склонил голову.
Стоял он перед высеченным в скале пилоном. Над входом — изображение крылатого шара с двумя уреями по бокам.
— Что означает эта эмблема? — спросил голос.
— Образ мира, витающего в пространстве, — ответил он.
— А змеи?
— Две змеи — две смерти. Кто выдаст великую тайну, умрет дважды: телом и духом.
— Пройди, — сказал голос.
Он вошел в темную, сужающуюся к потолку щель и проследовал мимо зажженных светильников. Боги Египта отрешенно глядели на него со стен. Двойные царские кадуцеи. Сложенные руки на груди. Зажатые в них знаки могущества и власти. Вечные, застывшие в полуулыбке глаза.
Кончился узкий зал богов. Он остановился перед вырезанной в стене Изидой. К глазам ее был подведен тихий подземный ключ. Частыми слезинками сочились из них струйки и стекали в переполненную чашу согнутых ладоней ее.
— Что есть слеза Изиды?
— Источник жизни. Каждый разлив рождается из единой слезы ее.
Он коснулся перстами переполненной истекающей чаши и прижал их, мокрые, к вискам.
— Ашторет. Иштар, — тихо прошептал он.
Источник иссяк. Глаза богини перестали изливать влагу. Тело ее раздвинулось, и гость боком прошел в образовавшуюся щель. В небольшом, ярко освещенном зале увидел он улыбающегося Тота из черного базальта и со зрачками из желтого янтаря. Но был мудрейший посланец богов не ибисоголовый, а в человеческом воплощении, с двойной короной на голове. В полуоткрытых каменных губах его чернело отверстие. Такое же виднелось и в левом ухе.
Гость прижался щекой к подбородку бога и различил смутный шепот его.
— Кто есть не знающие отдыха?
— Планеты, — шепнул он в огромное каменное ухо. — Хор-сет, Хор-ка, Шебек, — и опять приник ухом к холодным устам.
— Что есть земля?
— Такая же планета, — одним дыханием ответил он.
— Кто есть Тем?
— Вселенная, Оболочка всего.
— Что есть высшее чудо во вселенной?
— Хор-ка, имеющий не только подвластные звезды, но и кольцо, которое иногда исчезает. Он обходит небо за тридцать лет.
Он поклонился, прижав сложенные ладони к подбородку, и тихо попятился. Бог провожал его застывшей улыбкой. Но когда он повернулся, перед ним стояли жрецы. Было их трое, бритоголовых и загорелых, с золотыми пятнистыми шкурками на плечах. Стоявший посредине высокий аскет выступил вперед и приветствовал гостя секретным знаком посвященных.
— Ты владеешь величайшими тайнами, и мы приветствуем тебя, о мудрый, в наших храмах.
Гость поклонился и протянул жрецу блестящий талисман, падучей звездой сверкнувший в огне светильников.
— Вот знак, к которому прикасаюсь в присутствии вашем. От имени верховного собрания вавилонских жрецов приветствую вас, о верховные жрецы… Имя твое — Нопри! — сказал он, не отводя взгляда от застывших зрачков жреца, от широкого белого шрама на загорелом лбу.
Тот отступил назад, не коснувшись сверкающего пантакля.
— Пойдем с нами, — пригласил он гостя широким взмахом руки. Подкрепи свои силы перед беседой после столь трудного пути.
Они прошли в трапезную, где их ожидали циновки, сплетенные из высушенных душистых трав.
Нопри представил гостю своих спутников.
— Мернепта! — указал он на маленького смуглого жреца. — Жрец Амона, Правитель Дома войны [27].
Гость сразу распознал в Мернепте потомка гиксосов ассимилировавшихся завоевателей Египта.
— Тогда ты — Яхмос, верховный жрец Сетха! — повернулся гость к полному, но удивительно подвижному человеку с добрыми, о чем-то скорбящими глазами.
— Мудрость твоя велика, — вздохнул Яхмос.
Младшие жрецы принесли блюда с яствами.
Гость ополоснул руки в чаше с розовой водой и устремил отрешенный в молитве взгляд на восточный светильник.
Яхмос достал из серебряной коробочки золотую ложку, изображавшую лежащую женщину с вытянутыми вперед руками, и, подцепив маслянистый шарик кифи, бросил его в огонь. Влажный белый дым рванулся к каменным сводам. Затрещал огонь, и благовонные пары стали медленно распространяться по трапезной. Тонкие подвижные ноздри гостя сразу же распознали лучший в мире абидосский кифи, состоящий из хиосского вина, изюма, можжевеловых ягод, мирры, инжира и меда.
Откуда-то сверху послышались заунывные звуки бронзовых систров.
— Накормить голодного, напоить жаждущего, одеть нагого [28]… - часто забормотал Нопри, глотая слюну.
Гость понял, что жрецы, ожидая его, сильно проголодались, и оценил это.
Подали жареный окорок газели, миски с вареной чечевицей, длинную маслянистую спаржу, редьку и лук. Потом принесли глиняные кувшины с издававшим кисловатый запах пенящимся пивом. Жрецы ели умеренно, не торопясь, ни единым мускулом не выдавая голода.
