Найтов Комбат - Возвращение домой
- Они своим маслом и колбасами уже на Охотном ряду торгуют! - ухмыльнулся царь. - Три годы назад, сушь была великая, так твои навезли зерна. Драли, конечно, но хлебушко был. Раздергали меня, понимаешь! Годы уже не те, к краю подхожу, а дети да внуки всё на себя дергают, да и Зойка для них старается. И Симона держится.
- А куда ей деваться! Ей подмога требуется. Ради неё, и чтобы Василия к власти привести, она и обещает этому жадюге всё. Но, царь Иван, ты зачем дочь свою за Александра отдал?
- Дабы Литовия и Московия вместе жили.
- То-то и оно! Детей у Александра нет, Елена, если станет вдовой, брату корону ни за какие коврижки не отдаст. Они ещё в детстве враждовали.
- Это верно! Она всё время с Патрикеевыми знается, а Зойка мне всё шепчет, что они против меня что-то затевают. - царь много пил, разнервничался, у него дрожали руки. - Уйду я скоро, раздерут княжество на части! А Иван умер. И Димитрий молод ещё!
- Да, Иван Васильевич, ты самого себя вспомни, как править начал.
- Оно-то верно! - Иван выпил ещё чару крепкого Порто, и уснул за столом. Ходили слухи, что это у него было в привычке. В дверь постучали, вошёл ординарец, и доложил, что прибыла княгиня Софья, и требует, чтобы её пропустили.
В дверь почти влетела маленькая толстая тетка в дорогих одеждах. Вслед за ней хотели войти ещё женщины, но Дмитрий подал знак всех выгнать. Маленькие глазки из-под жирных щек злобно смотрели на Дмитрия.
- Пошто уединились, и без митрополита рядите? Что с Иваном?
- Спит. А ты чего хочешь?
- Я - царевна Царегородская, хочу, чтобы восторжествовала справедливость, и на трон сел истинный владыка Московии Василий. Его поддерживает вся церковь православная!
- За что ты им и пообещала, как в 'Слове в защиту церковных имуществ', переводе второканонических книг бывшей Византии, что у церкви останутся земли, а ты, с Василием, передашь им в собственность людишек, и всё только потому, что ты - царевна Царегородская. А нет Царьграда! Профукали его твои родственники, и никто к ним на помощь не пришёл. Правит там султан Баязид II, да у меня пять крепостей в проливах. Одна из них 'Царьградом' называется. Только раньше она называлась по-другому: 'Удавка', которой удушили Константинополь, Румели. И построена она Баязидом Первым. Теперь ты хочешь также разорить Русь, Зоя?
Тут проснулся Иван, недовольно осмотрелся, и рявкнул:
- Кто пустил! Ты где должна жить? Почему за мной шастаешь?
Тут рекой полились слезы, царица запричитала, что Иван с посланником дьявола связался, совсем из ума выжил, хочет Третий Рим к его ногам бросить. Царь, который не выносил женских слез и причитаний, особенно поверх вина, открыл дверь, и рявкнул: 'Вон! И чтоб духу твоего здесь не было!'. Позвал князя Холмского и дьяка Беклемишева:
- Василий Данилович, Иван Никитович, зайди!
Вошел плотный, небольшого роста воевода в кольчуге и золочёном панцире, и воин в простом вооружении. Сняли шеломы, поискали глазами иконы, сплюнули через плечо.
- Мы тут с царем Дмитрием покумекали, садитесь и послушайте. Пейте! - Иван подвинул им тяжёлую бутылку с портвейном. Дмитрий указал на стул, князь, гремя вооружением, уселся на него, подвинул себе кубок и блюдо с мясом. Налил от души в чарку, выпил и закусил кабанчиком. Дьяк, показавшийся Дмитрию знакомым, осторожно присел на угловой стул, глазами нашел графин с водкой, и немного плеснул себе. Закусил грибочками.
- Так вот! Пошлёшь в Белозеро за Василием Патрикеевым. Софью - в Покров. Василия - в Астрахань, пусть там княжит, себя проявит. Затем к Нилу съездите, скажите, что я зову. И, Иван, позови Симона.
Вошел митрополит, долго плевался через плечо, до тех пор, пока Дмитрий не кинул ему тряпку, и не приказал вытереть всё, что наплевал. Тот, было, решил развернуться и уйти, но Иван не дал ему этой возможности.
- Стой и слушай! Просил крепь ввести?
- Да, великий князь! Иначе разор всех нас ждёт. В первую голову, тебя!
- Не будет тебе крепи! Чернь у тебя бедствует! Три четвертины берешь! Вот они и уходят! И идут сюда! Не умеешь хозяйствовать, не берись! Все монастырские земли теперь - государевы. Жить монастыри будут со своих доходов, пахоты прекратить, весь урожай этого года сдать в приказы. И собор назначь на сентябрь! Вдоволь тебе!
Митрополит повалился в ноги великому князю, запричитал, что режет его князюшко ни за грош, что околдовал князя нехристь поганая Дмитрий, что опору из-под себя выбивает князь. Тут Дмитрий не выдержал, поднял митрополита за воротник и портки, и слегка приложил его о столб.
- Ты у меня в крепости на меня хулу возводишь, смерд? Повесить! - тут с попом казус произошёл: медвежья болезнь! Жиденько, и запах поплыл. Да при свидетелях!
- Брысь отсюда, поганец! - Симон выскочил из светлицы, а через несколько секунд кто-то из наших закричал: 'Врача!'. Удар у него приключился! Через 10 минут врач доложил, что у митрополита инсульт, требуется госпитализация. Однако, его окружение сделать это не дало, причитая, забрали его, и понесли на тот берег. Иван не расстроился, и долго хохотал над происшествием. К собору Симон так и не пришёл в себя, отказала речь, парализовало правую сторону. Митрополитом стал Нил Сорский, который отправил своего идейного противника Иосифа Волоцкого на Валаам.
Дмитрий же был вынужден прервать пребывание в Нарве из-за событий в Кале: там вспыхнуло восстание горожан. Спровоцировал его, как и следовало ожидать, епископ крупнейшего собора Нотр-Дам-де-Кале Джозеф. Поводом послужила драка на Оружейной площади между французами и англичанами. Во времена английского владычества разговаривать на французском запрещалось под страхом бития кнутом. Власть сменилась, французы расхрабрились, и заговорили на рынке по-французски. Немедленно возникла драка, которую поддержал епископ. Началась резня французов, и комендант крепости приказал открыть огонь по бунтовщикам. Канарцы довольно быстро навели порядок на улицах, но значительная часть людей спряталась от огня в церкви, и отказалась выходить, заняв там оборону. Неожиданно, там оказалось довольно много оружия, хотя собор несколько раз обыскивали. Собственно, в Кале две крепости: одна большая у порта на искусственном острове, там и находится собор, а вторая меньше, это герцогский замок, построенный ещё в 8-м веке. Тоже окружен рвом с водой. Мосты через рвы подъемные, и довольно хлипкие, так как рвы широкие, что в одной, так и в другой крепости. Тяжёлая техника по ним пройти не может. Только бронетранспортёры. Поэтому пушки находились в Брюгге. А собор, это крепость, маленькая, но довольно хорошо укреплённая. Сам собор выстроен в виде креста, а с северо-западной стороны - пристройка в виде небольшого форта. В верхней части - бойницы и укрытия для стрелков. В общем, без артиллерии не взять, или с потерями. Вокруг собора - довольно толстая стена. Переговоры ни к чему не приводили. Пришлось снимать разведроту Мальцева с дока, и направлять туда. Дмитрий приехал в Кале в начале сентября. Выслушав Гонтье и Мальцева, принял решение в переговоры не вступать, а выкурить из собора всех хлорпикрином. Переснарядили дымовые мины для 82мм миномётов и дали несколько залпов. Одновременно подорвали ворота собора. Произвели зачистку основного здания. Но в пристройке засело более 400 человек. Туда газ не попал. С балкона главного здания зачистили крышу пристройки, туда спустилось несколько человек, и через дымоходы бросили ещё шашки. Через пять минут стрельба стихла, удалось подорвать дверь, и начать эвакуацию потерявших сознание людей. Несколько человек умерло: у кого сердце не выдержало, кто задохнулся в собственной рвоте. Они забаррикадировали двери так, что из этой мышеловки было не выскочить. Как назло, епископ Джозеф погиб, и устроить суд над ним не удалось. А в Англии его сделали святым и образовали орден святого Джозефа, который долго ещё портил кровь и нервы канарцам. В соборе оказалось много скрытых помещений и даже подземный ход к источнику воды. Были запасы продовольствия, много пороха, пуль, зарядов картечи для пушек. Правда, пушек у обороняющихся не было. Сразу после подавления восстания, начались работы по укреплению мостов. Жители были выселены из крепости в город. На работу в порт они ходили вокруг крепости. Исключение составили рабочие трех мануфактур, расположенных в самой крепости. Сами мануфактуры были выкуплены у хозяев, и стали государственными предприятиями. Они выпускали сукно, и делали фетровые шляпы, пользующиеся спросом у местных жителей.
