Юрий Никитин - Ярость
– Гм, я не точно выразился... Не народ, а те, кто стоит за православным народом. Церковники.
Кречет выдержал многозначительную паузу:
– Есть кое-какие идеи. Даже не идеи – разработки.
– Но...
– Православию придется потесниться, – сказал Кречет жестко.
Странно, мы уже много раз слышали эти слова, но сейчас всех обдало холодом. Похоже, президент в слово «потесниться» вложил более жестокий смысл.
В гробовом молчании Коган вскрикнул, посмотрев на часы:
– Ого! Опять за полночь! Жена меня убьет.
– Скажи, что это я виноват, – предложил Кречет великодушно.
– Я всегда так говорю, – сообщил Коган и отбыл с хитрой жидовской мордой.
* * *Когда я открывал дверь, Хрюка ломилась с той стороны. Едва открыл, она выпрыгнула, вильнула хвостом и тут же помчалась по коридору, оглянулась уже у лифта.
– Виноват, виноват, – закричал я, – с меня штраф!
Бедная собака едва дождалась пока медлительный лифт сползет с четырнадцатого, а тут еще на девятом подсел какой-то тип, вроде бы не из нашего дома, местных знаю хотя бы в лицо. Он жалко улыбался, некоторые даже очень сильные люди панически боятся собак, а когда лифт открылся, Хрюка выскочила пулей, я выбежал следом, и больше незнакомца не видели.
Несчастная зверюка раскорячился недалеко от крыльца, на ближайшем же газоне, из-под нее вытекала такая огромная и горячая лужа, что даже я со стыдом и жалостью удивился, как столько помешалось в одной собаке.
Погуляв, вернулись, и только тогда обнаружил, что код набирать в полутьме вовсе нет необходимости, кодовый замок сломан, а пружина со двери сорвана.
Когда-то консьержка сидела круглые сутки, но теперь старушка показывается только утром, когда народ выбегает на работу, да на час-другой в то время, когда возвращается. И сейчас, глядя на пустой подъезд с настежь распахнутой дверью, я впервые ощутил, что как-то неуютно и даже тревожно.
В квартире, Хрюка попробовала взобраться на колени. Я отстранил, но с неловкостью, ребенок не понимает, почему вчера можно было, а сейчас нельзя.
– Охраняй, – сказал я вполголоса. – Помнишь, тебя обучали охранять?
Она помахала хвостом, уверяя, что загрызет даже соседей, если они попробуют спереть пакет, на котором нарисована собака.
За компьютер я сел, невольно прислушиваясь к голосам в коридоре. Наконец разозлился на собственную трусость, каждый из нас когда-то да умрет, включил телевизор, все-таки музыка, углубился в работу.
Когда далеко за полночь вырубил пентюль, Хрюка уже лежала на моем месте и отчаянно притворялась, что крепко спит, что будить ее бессовестно, что она такая маленькая и жалобная, что если ее тронуть, то это будет преступление больше, чем оставить в России православие...
– Хватит притворяться, – сказал я. – Брысь, свиненок!
Когда жена уезжала на дачу, Хрюка наловчилась ночью прокрадываться на ее место. Спала смирно, тихонько, но, разомлев и начиная вживаться в свои собачьи сны, подрыгивала лапами, пиналась, я просыпался раздраженный, сгонял безжалостно. А потом научился не пускать в постель вовсе. Хотя и каждый раз с боем.
* * *Утром, когда вывел ее на прогулку, консьержки уже не было, а вместо замка болталась пустая железная коробка. Хрюка, не обнаружив собак, все гуляют раньше, быстро сделала все дела, за скорость она получала по два фролика, а когда вернулись к подъезду, туда как раз подрулила черная машина.
Володя опустил стекло, помахал жизнерадостно:
– Не торопитесь, я могу ждать хоть до вечера!
– Размечтался, – ответил я.
Я думал, приеду если не первым, то одним из первых, но когда переступил порог кабинета, там уже сидели почти все из команды президента. Мне показалось, что я ударился лбом о стену напряжения и сдержанной вражды. На меня смотрели искоса, кивали холодно, никто не подошел, не поздоровался за руку. Что ж, я сам не люблю эту дикарскую привычку ощупывать друг другу ладони, выискивая, нет ли там камня и уверен, что пора с нею расставаться.
Когда вошел Кречет, все встали, как школьники при появлении учителя, а Краснохарев, не садясь, заговорил с неловкостью:
– Платон Тарасович, у нас один вопрос вызывает недоумение...
– Всего один? – усмехнулся Кречет.
– Да, пока что один... Но достаточно важный.
Остальные кивали очень серьезно и торжественно. Кречет развел руками:
– Нападайте.
Он бросил быстрый взгляд в мою сторону, многое понял, собрался, как перед прыжком в прорубь. Лицо стало каменным.
– Ислам слишком уж стремительно укрепляется в России, – начал Краснохарев. – Не скажу, чтобы я очень был пристрастен к церкви... хотя, признаться, раз в месяц бываю, положение обязывает, даже руку целовал и не отплевывался... хотя микробов там от всяких юродивых и бомжей... гм... но ислам все же чужд... Я понимаю, что вы действуете во благо России. Но во благо действуют и те, кто призывает повесить нас на стенах Кремля, как предателей Отчизны, как изменников СССР... Во благо дерутся между собой коммунисты и монархисты, либералы и грушечники...
– Грушечники?
– Ну, эта партия, что груши околачивает, но к власти рвется...
– Тогда это мичуринцы, – поправил все знающий Коган.
Кречет недовольно морщился, наконец прервал:
– Простите, Степан Викторович, давайте сразу отвечу. Оставим простую мысль, что России нужен подъем, иначе она умрет. Еще более нужен немедленный ответ Америке, что уже без всякого прикрытия рвется к нашим богатствам. Второе – строительством одной-единственной мечети в Москве, да еще очень дорогой и красивой, автоматически обеспечиваем тыл со стороны огромного исламского мира. А с Западной Европой и так отношения испорчены. К тому же там все равно католицизм, который ненавидит православие больше, чем исламизм. Пример, кого Америка и Европа поддерживали во время конфликта православных и мусульман в Сербии?.. Даже такой пустячок решается автоматически, как обойти хохлов!
– А хохлы при чем?
– Они уж точно не позволят построить мечеть в Киеве! И тем самым отрежут себя от необъятного исламского мира. А натовцам хохлы и на... словом, не очень нужны.
Глава 28
Он умолк на полуслове, ибо дверь распахнулась с такой легкостью во всю ширь, словно была из тонкой фанеры. Не вошел, а вбежал Мирошниченко, пресс-секретарь президента. Кречет резко повернулся, в глазах страх и ярость:
– Стряслось что?
– Узнали!
– Кто? Что узнали?
– Газетчики!.. Уф, проклятые души... Где-то что-то просочилось, а они во всех газетах!..
Он пыхтел, отдувался, вытирал распаренное лицо красным платком. Глаза пугливо бегали по лицам. По кабинету пронесся холодный ветерок. Кречет прогремел люто:
