Михаил Савеличев - Червь времени (Подробности жизни Ярослава Клишторного)
Разглядывая вблизи гордиев узел, Слава все больше убеждался - без хирургии не обойтись. Спайки общей терапии не поддаются. Только вот как потом ходить? В столовую бежать, дабы успеть не к шапочному разбору? Приступы зуда ответов на эти вопросы не давали, но заставляли относиться к ним довольно легкомысленно. Слава почесал ребристую подошву и спросил у Нади:
- Ножницы есть?
Хотя можно было и не спрашивать. С таким почерком в пенале носят целый маникюрный набор, пачку лезвий и нож для разрезания бумаги. Надя протянула ему скальпель обратным концом вперед. Слава двумя короткими движениями с удовольствием вырезал узел с обеих концов, бросил этого мерзкого мокрого жука на спиртовку для последующего аутодафе, содрал ботинок, плюхнувшийся в лужу под партой и там затонувший, утихомирил слегка чесотку через носок, снял носок и с мстительным блаженством вцепился ногтями в холодную морщинистую кожу на плоской и ватрушеообразной ступне.
Носок он держал в отставленной левой руке в проходе, так как бросать его вслед за ботинком было жалко. Когда, разодрав кожу и мышцы, ногти заскрипели о кости, он поискал глазами подходящее место для потной тряпки и ничего, кроме Бокиного плеча, не нашел. Туда Слава его и устроил, а Бока вяло отмахнулся от чего-то, задевшего его за ухо. Вряд ли никто не увидел Славиных манипуляций, но наступило такое время, что все уже впали в наркотический бред написания и переписывания лабораторной, в кататонический ступор, когда ничего, кроме алхимических значков не воспринималось и не воспроизводилось. Если бы не Эмма, то вполне можно было собраться и уйти и опять же в классе никто внимания не обратил бы.
- Ты что делаешь? - прошипела Надя и ущипнула его за руку.
От боли Слава рванулся вбок, потерял равновесие, правая рука и ноги сплелись в замысловатый крендель, освобожденная от бремени носка ладонь уперлась в линолеум и лужу, зафиксировав его в таком лежачем состоянии. Теперь он точно знал какую картинку видит висящий на крючке парты портфель.
- Клишторный! - завопила химичка, разбивая вдребезги тишину в классе и надежду на удовлетворительные результаты работы - бред и ступор рассеялись под ударами взрывных волн, кабинет наполнился возней и шепотом, тонкий и еле уловимый смысл лабораторки, только начинавший маячить перед пустыми взглядами, растворился и теперь никакими реакциями его уже нельзя было выделить в чистом виде.
Эмма держала большую желтоватую бутыль с надписью на отрывающейся бумажке H2SO4 и Славе показалось - в ярости химичка готова запустить тяжелой посудиной в него через весь класс. Она потрясала бутылью над головой, гримасничала и из того положения, в котором оказался Слава, это смотрелось неожиданно грозно и страшновато. Завязшая в ногах рука к данному моменту освободилась, он инстинктивно выставил ее перед собой, загораживаясь от возможного броска, и зажмурился.
- Слава, - сиплым, сорвавшимся голосом повторила химичка, устыдившись или успокоившись от вида его беззащитной и нелепой позы, - сядь нормально.
Класс молчаливо смотрел на своего героя и невербальная реакция была самой различной - от пальцев у виска (Вадим, Олег, Марина), до просто пальцев - больших с присыпочкой и средних с неприличием. Надя, чувствуя себя в некоторой степени виноватой, вцепилась ему в воротник и прилагали большие усилия к его поднятию и удушению.
- Осторожнее, - попросила сердобольная Марина.
А лицо у нее все-таки наглое, почему-то подумал Слава, выдирая стойку рубашки из глубокого рубца на горле. Глотать было больно, как при ангине.
Реакция в пробирках уже шла. За его приключениями Надя приступила к реализации научного метода получения мыла в ходе расщепления жиров. Судорожно сглатывая, словно подавляя рвотные позывы, она сливала нечто в разных пропорциях, бултыхала и подогревала смесь. Кабинет постепенно наполнялся вонью мокрой и, кажется, испуганной псины, что вызвало у Славы яркую ассоциацию с поздневечерней и раннеутренней охотой на бомжующих собак.
- Что-то псиной запахло, - возмутилась аллергичная Оля. Эмма не отреагировала, но стала быстрее разливать в стоящие на партах и дымящиеся пробирки серную кислоту. Горлышко у бутыли было совсем не химическое - широкое, с толстым закругленным ободком, отчего тяжелая жидкость собиралась на выходе распухшей огромной каплей, и нехотя переваливалась на парту, учебники и лишь в последнюю очередь - в химпосудину. Бумага тлела, пластик пузырился, мыло грязными хлопьями собиралось на поверхности реактива. Все молча воспринимали эти мелкие пакости, щедро лили воду, устало записывали последние реакции в почерневшие и позеленевшие тетради, урок заканчивался, но на Боке произошла осечка.
- Ребята! - вскричал он обеспокоено, наклонив голову к плечу и отрывисто принюхиваясь. - А что это так воняет, словно потные носки?!
Судя по обострившемуся нюху, к этому времени Бока уже закончил титаническую работу по переписыванию с колен учебника алхимии. Слава вспомнил о носке, но снять его с Боки тихо и незаметно было уже невозможно - тот неистово заерзал на стуле, закрутился, заобнюхивал близ сидящих соседей, а заодно и себя, начав с ладоней и подмышек.
Ручки у остальной части восьмого безлитерного класса давно дымились почище пробирок и возмущенные возгласы никого как-то не трогали. Эмма притормозила на безопасном расстоянии от эмоционального ученика и пыталась его образумить тихим голосом, стараясь не расплескать кислоту:
- Бока, успокойся, успокойся... ничем не пахнет, ты что... потише, урок еще не кончился, а у вас даже шампуни не плавает...
- Носки чаще стирать надо и на плечах их не носить, - неожиданно разумный совет подал Криницкий.
Фраза его провалилась в случайно возникшую паузу между Эммой и Бокой, оказавшейся настолько глубокой, что упала она туда с немыслимым для двоечника грохотом. Весомая получилась сентенция. Несовместимость (для непосвященных) этих слов с конкретными условиями скучнейшей алхимии заставила всех как-то одновременно оторваться от лабораторки и воззриться на Боку.
Бока притих под строгими и суровыми взглядами, слегка затуманенными жирами и кислотами, молярными массами и реакциями, отчего в которых даже не было и намека на смех или веселье, пусть и издевательское. Он чувствовал, что в чем-то переборщил, сглупил, допустил плоскую, неумную шутку, которая может и прошла бы где-нибудь за банкой пива в гаштете, но здесь, на алхимии, если не в храме, то на хоздворе науки, здесь... Выпуклые круглые Бокины глаза еще больше выпучились и округлились, он замер в искореженной позе камлающего шамана, внезапно сраженного приступом радикулита, широкий блин лица покрылся точками пропитывающего его масла, зрачки метались запертой в тесном ящике летучей мышью.
