Журнал «Если» - «Если», 2009 № 04
Так Эвинг Треков, возможно, и поступил, вместе с друзьями разрабатывая планы войны.
Но это предполагает, что работал он не один. А если он умер до того, как явился на аванпост, то кто-то другой поднял его шпагу и продолжил дело. И, возможно, оказался лучше своего предшественника.
Но, как все люди, Треков вовсе не был уникален. Уникальна Комната затерянных душ.
Никто не знает в точности, что это такое и как устроено. Никто не знает, как она появилась, кто и зачем ее создал.
Места рождают мифы, потому что легенды в своем роде более могущественны, чем любое человеческое существо. Ведь за каждым человеком-легендой стоит напоминание: он всего лишь человек, и именно это делает его не похожим на других — способность подняться над своими человеческими качествами.
Не намного. Чуть-чуть.
Треков был человеком, имевшим больше детей, чем мог сосчитать, человеком, который занимался любовью с женщинами, очевидно, не любя их. Человеком, который уделял больше внимания работе, чем семье.
Таким, как многие.
Человеком, созданным для этой войны.
Но Комната… Комната существовала до того, как люди населили этот сектор. О Комнате упоминается в самых ранних документах первых космических путешественников.
И поскольку Комната безмерно стара и никто не знает ее природы и истории происхождения, она окружена мифами.
Люди отправляются в паломничество.
Умные люди, вроде Эвинга Трекова.
Люди верят, будто Комната что-то для них сделает. Что-то в них изменит. Что-то удовлетворит в их душах.
Легенды о Комнате пронизаны страхом. Космических путешественников предупреждают: держитесь подальше от нее. Это я помню.
Это я слышала.
Но не уверена — когда. Или где. Или от кого. И все же мне необходимо придерживаться собственного правила. Проверить факты, которые, по моему мнению, я знаю лучше всего.
Поговорить еще с одним человеком, который помнит все так же живо.
Поговорить с отцом.
Как бы неприятно мне это ни было.
Он живет почти в середине сектора, на маленькой планете, которую населяют исключительно те, кто считает себя побежденным в войнах Колоннад.
Он живет там почти двадцать лет, и — это свидетельствует о том, как далеки мы друг от друга, — мне пришлось разыскивать информацию о месте его пребывания.
Дом моего отца — лабиринт стекла, стали и лестниц. Снаружи он кажется беспорядочным нагромождением комнат, но внутри оказывается просторным, как круизный лайнер, предназначенный не для того, чтобы нести тебя к месту назначения, а для того, чтобы помочь наслаждаться путешествием.
Он выстроил дом посреди большого голубого озера, так что по ночам в воде отражалось небо. Если небо ясное, кажется, что дом парит в космосе, перелетая от одного порта к другому.
Отец, похоже, не удивлен моим появлением. Мало того, вроде бы облегченно вздыхает.
Я прибываю после полудня, и отец настаивает, чтобы я пожила у него. Я упорно отказываюсь, пока он не показывает мне гостевую комнату на самом верху, со стеклянными стенами и потолком. Кровать, кажется, свободно плавает между синевой неба и синевой озера.
Солнце, на мой вкус, слишком близко расположено к этой планете и посылает снопы света сквозь стекло, но приборы контроля окружающей среды сохраняют прохладную, приятную температуру. Отец показывает мне, где находятся эти приборы, чтобы я при желании смогла уменьшить гравитацию.
Я не сразу понимаю, что отцовский дом скопирован с той самой станции, где находится Комната затерянных душ. Мы встречаемся в центральной комнате, которая была бы Комнатой затерянных душ, будь мы на той станции.
Он предлагает мне пообедать.
Я отказываюсь. Слишком нервничаю в его присутствии, чтобы есть вдвоем.
Мой отец больше не тот человек, каким я его помню. Человек, который прижимал меня к себе, когда я выбралась из этой Комнаты. Тому человеку не было и сорока. Высокий, сильный, могучий… Он любил жену и дочь. Они были средоточием его жизни.
Он командовал кораблями, выстроенными империей богатства, и все же находил для нас время.
Он бросил все, чтобы придумать, как выручить мою мать из того места. Бросил свой бизнес, друзей.
Меня.
Поэтому так странно видеть его сейчас. Без дел и занятий. В этом месте простора и отраженного света.
Он все еще выглядит сильным, но явно отказывается от стимуляторов. Лицо изборождено скорбными морщинами, оттянувшими вниз уголки глаз и заложившими складки в уголках рта. Волосы и мохнатые брови совсем седые. Усы — то, что я считала такой же его неотъемлемой частью, как и руки, — давно исчезли.
Наша встреча получается неловкой: он пытается обнять меня, а я не позволяю.
Он ведет себя так, словно все еще питает ко мне отцовские чувства. И дает понять, что, насколько мог, следил за моей карьерой, пользуясь теми скудными сведениями, которые я сообщала о себе посторонним.
Но он уважал мои желания, те самые, которые я проорала ему в лицо, когда в последний раз сбежала от деда с бабкой, и с тех пор держался от меня подальше.
— Ты послал ко мне Райю Треков, — говорю я.
Не могу сидеть на стуле, который он мне предложил. Слишком нервничаю в его присутствии и поэтому меряю шагами большую комнату. Стеклянные двери открываются в другие комнаты. Через стеклянные стены я вижу все новые помещения, а в самом конце — озеро. Если рассматривать его сквозь стекло, оно кажется очень далеким и нереальным: чем-то вроде голографического снимка.
— Я решил, что если кто-то и может ей помочь, так это ты.
И голос у него остался прежним: глубоким, теплым и чуточку гнусавым.
Я качаю головой.
— Но ведь это ты проводил исследование Комнаты.
— Зато ты облазила самые опасные обломки кораблекрушений.
Только сейчас я поворачиваюсь к нему. Он сидит посреди комнаты в кресле из матового стекла. Подушки, защищающие его кожу от холода, такие же белые. Он выглядит так, словно вырос из пола: создание из стекла и солнечного света.
— Ты думаешь, это похоже на обломки? Обломки можно изучить, — говорю я. — Они наполнены космосом и пустотой. Да, у них есть углы, края и впадины, но они часть этой вселенной.
— А комната, по-твоему, нет?
Он складывает руки и упирается подбородком в сплетенные пальцы.
— Не знаю. Из нас двоих ты всю жизнь изучал чертову штуку, — вырывается у меня. Я уже не в силах скрывать всю горечь, что накопилась за годы разлуки.
Он морщится, но кивает, признавая, что моя обида имеет основания.
— Да, изучал. И бесчисленное множество раз летал на ту станцию. Посылал туда людей. Повторял те же эксперименты, которые проводились с тех пор, как эту комнату обнаружили. Ни один ничего не дал.
