Ирина Белояр - Уайтбол
Башка продолжала кружиться при всяком намеке на движение. Думать она не хотела, аргументы изобретать — тоже.
— Сам потерял — сам пойду искать, — тупо уперся я.
У Вика лопнуло терпение.
— Иди куда хочешь! — рявкнул он. — Что я тебе — нянька, что ли…
…До раздевалки получилось дойти почти твердым шагом. Репрессий со стороны поисковой группы не последовало.
— Миш, ты уверен, что выдержишь маршрут? — уточнил Ри.
— Я в полном порядке.
— Ну, ладно.
Люблю спокойных людей…
Мы связались по двое страховочным шнуром, проверили рации и двинули на вражескую территорию.
Сегодня у мяча скромный прикид — обычное среднеросское поле, каких тут пруд пруди, с редким подлеском. Группа медленно отправилась по прямой, путаясь в жестких стеблях высокой ромашки.
— Долго вчера шли по лесу, Миша? — спросил Ри.
— Около часа.
— Значит, так: минут через сорок разделимся по двое и будем нарезать параллельные отрезки. Сколько успеем. Возражений нет?
У нас возражений не было, разве что у мяча найдутся. Выдаст он нам от щедрот своих Тихий океан — нарезайте, ребята, как хотите…
…Но смены декораций в тот день не случилось.
Через пять минут ходьбы мы замучились выпутывать страховочные шнуры из цветочков и решили все-таки развязаться. Через сорок минут поделились на пары, разбежались в стороны. Две темные точки оставались в моем поле зрения, время от времени исчезая за редкими островками березняка.
Мы с Настей по очереди проверили связь. Рации исправно выдали сначала альтернативную пару спасателей, потом и группу поддержки. Последняя нас перестала видеть почти сразу, мы ее — тоже. Отсюда обратный путь выглядел весьма своеобразно: Зеленцы — как на ладони, а вот экспериментальная база, которая по теории находится между поселком и нами, отсутствует напрочь. Провалилась в другое измерение, надо полагать.
— Зря пошли с таким большим интервалом, — сказал я. — Трава высокая, если он где-то в ней лежит без сознания…
— Пожалуй, — отозвалась Настя. — Ладно, пока — вперед.
Я покачал головой:
— Блин.
— Что такое?
— Да так. Чувствую себя последним засранцем.
— Не дури, Мишка. Люди тут собственные мозги теряют, и то ничего, — она хмыкнула:
— И какие люди… Прикинь, круче всех поехала крыша знаешь у кого? Ни за что не поверишь. У профессионального психиатра.
— Тут и такой был?
— Такая. Она к нам полевым врачом, вообще-то, устроилась. Серьезная тетка, две ординатуры за плечами. Венский на эти две ординатуры и купился.
— Говорят — и на старуху бывает проруха.
— Знаешь, что с ней было?
— Не хочу знать.
— Ее потом полгода покойник насиловал. Каждую ночь. Это — из самых ярких впечатлений.
— Тьфу… перестань, я тебя умоляю. Не сейчас. У меня повышенная восприимчивость. Так Ри говорит.
Дальше мы шли молча. Я начал уплывать: сначала показалось, что иду не в траве, а по пояс в море. Море тихонько шевелится, хочет течь вверх… Потом раздвоилось солнце. Два солнца повисли в небе на небольшом расстоянии друг от друга. Одно осталось белым, второе почему-то окрасилось в багровый цвет.
Настя куда-то пропала, а впереди по ходу появился белый мяч — миниатюрная, всего метров десять, полупрозрачная сфера с внутренней подсветкой. Это безобразие каталось по ровной каменистой площадке: ромашковое поле исчезло, теперь вокруг простиралась солончаковая пустыня.
— Отдай геолога, — потребовал я у сферы.
Она игриво подпрыгнула, утратила прозрачность и изобразила на собственной поверхности картинку: горный пик вдали, кусочек джунглей на переднем плане.
— Отдай, — повторил я, подошел вплотную и ткнул в пейзаж кулаком. Рука пружинисто вошла во что-то упругое…
…С некоторых пор имя Льюиса Кэрролла стабильно вызывает у меня нервную дрожь.
В следующую секунду исчезло вообще все, и я оказался в кафе «Город циклопов», за нашим любимым уайтбольным столиком. «Безумное чаепитие» было в самом разгаре. Только вместо Оболваненного Шляпника и Мартовского Зайца тут собралась не менее странная компания: справа сидел джигит, которого я видел в настоящем «Городе» в день катастрофы, а потом опознал на фотографии в ментовке. Рядом с джигитом размахивал руками Шурик — он и разливал чай из какого-то древнего сосуда, почерневшего от копоти. На соседнем стуле — эффектная дама, тоже знакомая: опять же — мне ее фотографию следователь показывал. Та самая, которая якобы называлась моей сестрой…
Наконец, по левую руку от меня сидел Юра. Погибший геолог. То есть — в реальности погибший.
Прямо над столиком висел циклоп с мигалкой. Живой циклоп, не кукла. Его участие в разговоре сводилось к истошным стробоскопическим «воплям».
— Нужно уходить, — сообщил я соседям по столику. — Сейчас потолок рухнет.
— С чего ты взял? — поинтересовался Юра.
— Он говорит, — я указал на светлячка.
— А ты понимаешь, что он говорит?
— Да, мне рассказывал… как же его… забыл имя.
— Где ж ты раньше-то был, братец? — усмехнулась дама.
— Не по адресу, — отрезал джигит. — Лучше спроси, где был этот придурок, — он ткнул пальцем в Шурика.
— Бочку не кати, — обиделся Шурик. Теперь он превратился в панкующего урода, который домотался до нашего столика в тот недоброй памяти вечер — про него, кажется, тоже спрашивал следователь. — Здесь и был все время, где ж еще.
— А толку?
— Причем тут я? Говорил же — пойдем, выйдем. Кто виноват, что они глухие…
— Думать головой иногда нужно. А теперь…
Почему-то Юра не удержался на стуле и упал. Секунду отчаянными глазами смотрел в потолок, а еще через секунду превратился в кровавое месиво.
Циклоп оборвал щупальцем трос, на котором был подвешен, прыгнул сперва на стол, затем на пол. Быстро сожрал то, что осталось от геолога и пополз в сторону выхода. Панк превратился в шелудивую собаку, и та с лаем бросилась догонять прожорливый фонарь.
Шикарная леди исчезла — растворилась в воздухе, а на месте джигита оказалась огромная черная птица с человеческими глазами. Тут же из ниоткуда возникла огненная река. Поглотила птицу, столик и прочие декорации. Устремилась вверх. Размыла купол. Над куполом оказалось голубое августовское небо, окантованное тонкими стеблями ромашки.
Рядом со мной сидела Настя.
— Вот черт… опять заглючил не по-детски.
— Да? А мне показалось — ты безмятежно спал.
— Серьезно? И долго спал?
— Не меньше часа.
— Дурдом. Чего не разбудила?
