Максим Курочкин - Аниськин и шантажист
– И-и-ирод, – проскулил дед, – такой сон досмотреть не дал! А чего у нас сегодня? Кто готовил? Анка или твоя Калерия?
Кирилла неприятно кольнуло местоимение «твоя».
– Что здесь было? Ты что-нибудь видел? Тебя видели? – завалил он Печного вопросами.
Печной подслеповато похлопал ресницами и нахмурился:
– И чего, мне все это убирать? Вы чего в чужом доме безобразничаете? Щас милицию вызову. Не, как хотите, а порядок будете наводить сами. Не на того напали.
Костик пощелкал пальцами перед носом Печного:
– Де-е-ед, приди в себя. Милиция уже тут. Припомни-ка, пока ты дрых, не снилось ли тебе шумов, грохота, матерщины и чужих физиономий за занавеской? Может, слова какие снились? Разговоры чужие?
– Чаво? – задумался дед.
– Таво, – вздохнул Костик. – Как свидетель он хуже таракана, – обернулся он к Кириллу.
– Чего это хуже? Заметнее, что ли? – без обиды в голосе спросил дед.
– Таракана злоумышленник может раздавить. По размазанному таракану модно определить фрагмент рисунка подошвы, части того же таракана можно выковырять из той же подошвы, идентифицировать и использовать как улику, – устало объяснил Костик.
Дед помолчал, а потом взвился:
– Эта какой же тараканище должон быть, чтобы с него слепок снять могли? Эта в таком таракане увязнуть можно! Эта его заместо собаки держать можно! Эта ты неправ.
Костик уже не слушал. Он знал, что Печной умеет абстрагироваться от окружающей действительности почище индийского йога. В такие моменты, часы и дни он словно впадает в анабиоз, словно замораживается на время. И приходит в себя когда ему заблагорассудится. Видимо, в момент нападения ему просыпаться не хотелось. А что? До ужина еще далеко, а других радостей на сегодня не планировалось.
Методично, шаг за шагом, обследовали братья свое поруганное жилище. Сначала Кириллл сделал снимки привезенной с собой «мыльницей», а потом принялись за уборку. К их радости и удивлению, бескорядок оказался легко устранимым. Ничего не было разбито или поломано, просто вещи были сброшены со своих привычных мест, а вещей у Костика было мало. Он был молод, не имел семьи и не успел обрасти предметами быта и досуга. Печной пытался помогать, но только путался под ногами, поэтому был с позором изгнан к себе на печь.
– Что пропало? – поинтересовался Кирилл, когда в избе воцарился относительный порядок.
– Ты знаешь, кажется, ничего, – пожал плечами Костик.
– Не понимаю. Они что, не нашли то, что искали?
– Если бы мы знали, что они искали…
– Что у тебя есть против Рыбьего Глаза?
– Дискета! Только как он мог узнать, что она у меня?
– Бабушка Пелагея разболтала.
– Хорошо, что я ношу ее с собой, – запоздало обрадовался Костик.
– И никаких следов! – возмущенно развел руками Кирилл, – хотя бы пуговица куда закатилась, пепел с окурка или волос.
– Или хвотография, – мстительно хихикнул Печной.
– Значит, искали дискету, – не обратил внимания на его иронию Костик, – значит, Глаз уже знает, что мы напали на его след. Эх, жаль, что от деда нет никакой пользы! Ведь вполне мог бы работать как скрытая камера: лежать себе за занавеской и все фиксировать.
– Чего оскорбляешься? – уловил только последние несколько слов Печной, – ничего я его и не сфиксировал, по закону взял. Ущерб я потерпел? Потерпел. Надо и мне какое-нибудь награждение. Я вообще в жизни гвоздя ржавого не сфиксировал.
– Стоп! – прервал его Кирилл, – как я понял, ты чего-то слямзил, или, как ты говоришь, сфиксировал?
Красноречивое молчание могло говорить о многом: о том, что дед обиделся еще больше и объявил братьям бойкот. О том, что он он понял, что выдал сам себя и затих: судя по последним словам Кирилла, братья и не думали подозревать его в воровстве. О том, что он просто уснул по своему обыкновению. О том, что задумался о бренности всего земного и ударился в воспоминания.
Братья терпеливо ждали и, судя по всему, не напрасно. Как минимум одна из версий оказалась ложной: дед не уснул. Подтверждением этого явился маленький, замызганный, бывший когда-то ярко-зеленый бантик, вылетевший из-за занавески и упавший к ногам братьев.
Судя по фасону и фактуре ткани, эта штука никак не могла храниться среди драгоценных залежей деда: самым юным из его сокровищ была литровая бутыль трофейной зеленки времен Великой Отечественной. При ближайшем рассмотрении бантик оказался заколкой для волос.
– И давно ты стал интересоваться дамским штучками? – хмыкнул Кирилл.
– Дык, не для себя припас. Пелагее хотел на Восьмую марту подарить. Пенсиев же я не получаю так как в бегах нахожусь.
А женщина без подарка – как кобыла без хвоста, брыкучая становится и косеет от злости.
– Как так? – заинтересовался Костик.
Он давно заметил, что суждения деда иногда отличаются чрезвычайным по тонкости психологизмом.
– Дык, зачем хвост кобыле? От мух и слепней отбиваться. А если отбиваться нечем, что кобыла делает? Постоянно по сторонам косит – не сел ли на бок ей кровосос – и ногами взбрыкивает, пытается этого кровососа скинуть. Не скидывает, конечно, не достает – сам попробуй пяткой до спины достать – а от этого еще больше злиться, косит, да брыкается, пока совсем не остервозится. Так и бабы.
– Бабам дарить надо гель от комаров, чтобы не брыкались? – «догадался» Кирилл.
– Во дурилка! – с печи раздался шлепок, символизирующий, видимо, убийство комара. – когда бабу никто не любит, ей все мнится, что все это знают и за глаза злобствуют. Вот она и зыркает по сторонам, вот и отбрыкивется от любого слова и взгляда – со смыслом оно, или без. Вот и лютует. И от лютости своей линяет, плешивеет и усыхает, как старый заячий тулупчик в сундуке под нафталином. А ежели к ней один с подарочком, второй, да не за что-то, а просто так, из симпатии, то она и цветет как фиялка, и жиреет, и покладистая делается – просто страсть. Не всегда и отобьешься. И, заметь, не от шалавости характера – шалавятся бабы тоже от невнимания – а от любви. Вот так.
– Интересно, – и не подумал смеяться Кирилл, – и ты что, хотел соблазнить этим бантиком облезлым бабушку Пелагею?
– Не соблазнить, распутник, а осчастливить. Мужчины, они от женщины не только выгоду искать должны. Они их и просто радовать обязаны.
С минуту на печи слышалось сморкание, сопение, почесывание.
– А ведь хорошо сказал, сукин сын, – скорее выдохнул, чем произнес Печной.
– С философией все понятно. Ты лучше скажи, где этот бантик нашел, – попросил Костик.
– Вот ить, сыщик тоже мне. Да под кровать же закатилси. Когда вам убираться мешал, его и нашел.
Братья пристально рассмотрели заколку. Они привыкли уделять внимание даже самым нереальным версиям, так что для начала прикинули, может ли этот предмет принадлежать мужчине: например, быть заколкой для галстука или использоваться вместо носового платка. Ничего похожего на выделения из простуженного носа на заколке обнаружено не было, она не несла на себе аромата мужского парфюма, запахов бензина и махорки – всего того, чем обычно несет от представителей сильнейшей половины человечества.
