Дин Кунц - Улица Теней, 77
Прежде чем Марта успела ответить, яркая волна мерцающего синего света прокатилась по полу. Ее ноги оказались в густом, светящемся тумане.
Кочерга повела себя, как ивовый прут в руках лозоискателя, едва не вырвалась из пальцев. Марта держала кочергу крепко, но руку ей пришлось опустить, с такой силой кочерга тянулась к синему свету, пока не окунулась в него свободным концом.
Одновременно стойка с оставшимися каминными инструментами перевернулась и не просто упала в синий свет, но с силой грохнулась в него. Окружавшая Марту мерцающая синева отступила, пронеслась по комнате, синеву всосало в камин, и она исчезла, наверное, вылетев в трубу.
* * *Салли Холландер
Лежа на полу кухни, Салли чувствовала, как последние ее косточки уступают распространяющемуся по телу холоду. Теперь в ее теплой плоти сформировался скелет из льда. Ранее она никогда не задумывалась о строении собственного тела, а сейчас, пусть и оставаясь парализованной, точно знала местоположение каждой из ее двухсот шести костей и точную форму различных пластин, которые, слившись, образовывали череп. Она знала все о каждом своем суставе: шаровидных в плечах и бедрах, цилиндрическом в шее, между вторым и третьим позвонками, элегантных яйцевидных в кистях, удивительно функциональных шарнирных в пальцах, локтях и коленях. Салли ощущала синовиальные мембраны, окружающие подвижные суставы, и знала все о липкой, сочащейся синовиальной жидкости, которая смазывала их. Она чувствовала волокна каждой поддерживающей связки, всех сухожилий и мышц, необходимых для того, чтобы приводить скелет в движение. Создавалось впечатление, что тело разработало свою собственную систему самосознания, параллельную мозгу.
Страх ушел, словно та субстанция, которую впрыснул в нее демон, включала и успокаивающее. Не осталось и предчувствия дурного, ничего плохого от будущего она теперь не ждала. Ее охватило полнейшее спокойствие, не апатия, но смирение перед неизбежной трансформацией, пусть она и не знала, в кого или во что.
Послужив боксерской грушей своему первому мужу, набравшись храбрости, чтобы покинуть его и получить развод, она более двадцати лет тому назад обрела самоуважение и не собиралась с ним расставаться. Со стойкостью, которой она гордилась, Салли отвергала апатию, не теряла надежды, ни с чем не смирялась… а вот теперь смирилась и даже ждала, что с ней будет дальше.
Ее скелет начал менять исходную структуру. Салли чувствовала, как что-то движется внутри ее костей, словно костный мозг ожил и ползает в полостях, которые занимал. Она чувствовала, что кости рук и ног постепенно удлиняются. В пальцах ног — и везде — вроде бы формировались дополнительные кости. Что-то происходило и с суставами, и она чувствовала, как хрящи приспосабливаются под новую форму подвижных соединений.
Слова «человек-волк» и «человек-кошка» пришли в голову, но нисколько ее не встревожили. Более того, перспектива трансформации заинтриговала Салли, как открывающая новые возможности, она уже соглашалась ждать, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Часть ее разума понимала, что реакция эта неестественная и вызвана, вероятно, воздействием каких-то препаратов. Она предполагала, что трансформация тела сопровождается перепрограммированием мозга. Но даже это предположение не встревожило ее, как не встревожило осознание, что правая рука, лежащая на полу перед лицом, где она могла ясно ее видеть, удлиняется. Каждый палец прибавил по одному суставу и фаланге, кости хрустели внутри плоти, кожа растягивалась и рвалась, но разрывы тут же затягивались.
* * *Сайлес Кинсли
Укрывшись за высокими теплообменниками-охладителями, Сайлес наблюдал за Микки Даймом через зазор между двумя машинами. Он не знал, какой груз, накрытый одеялом, Микки привез на тележке, но не вызывало сомнений, что грузу этому суждено отправиться в лавовую трубку вместе с телом Вернона Клика.
Проведя жизнь в адвокатских конторах и залах суда, Сайлес уважал закон и даже любил его, несмотря на решимость политиков максимально усложнить и запутать закон, и на людей, которые приспосабливали закон под свои неблаговидные цели. Ему очень не хотелось позволить Дайму избавиться от улик совершенного им преступления, которое каралось смертной казнью. Никто не знал, на какую глубину уходит лавовая трубка, и существовала вероятность того, что заканчивается она в подземном озере или реке, которая унесла бы труп в неизвестном направлении. Да и потом, учитывая нынешнее состояние экономики, бюджет города не смог бы выделить немалые средства на экспедицию в глубь Земли, которая могла и не принести результатов. Но Сайлес помнил, что он старик, который практически отжил свое, и, пусть вооруженный, сомневался в меткости своей стрельбы. Он не мог соперничать с Даймом, молодым, здоровым, сильным и, судя по всему, безжалостным.
Кроме того, он хорошо помнил о дворецком, который в 1935 году убил всех Остоков и живших в доме слуг, а потом покончил с собой, чтобы «спасти мир от вечной тьмы», и он помнил иррациональность дневниковых записей Эндрю Пендлтона, столь очевидную, что она отчетливо проглядывала даже в сохранившихся отрывках. Что бы ни случалось здесь каждые тридцать восемь лет, безумие могло быть не следствием случившегося, а его составной частью, симптомом. И наблюдая, как Дайм открывает люк, Сайлес задавался вопросом: а вдруг этот человек не ординарный убийца, убивающий из собственных интересов, а некий эквивалент дворецкого, Толливера, обезумевший под действием какого-то яда или сверхъестественной энергии?
И едва слова «сверхъестественная энергия» пришли ему в голову, синяя спираль чего-то непонятного вырвалась из люка, изумив Дайма, взметнулась к потолку, как фейерверк в День независимости, расползлась по бетону и исчезла. Сайлес мог бы сказать, что это свет, но свет никогда не двигался по спирали и не вворачивался, как штопор, в воздух. За первой спиралью последовала вторая, более яркая, потом третья.
И когда третья спираль достигла потолка, железную крышку люка сорвало с шарнира-петли, подняло к потолку, к которому она и прилипла на те мгновения, пока не исчезла синева, после чего упала вниз, с грохотом орудийного выстрела ударилась о бетонный пол, встала на ребро и покатилась, как гигантская монета.
* * *Марта Капп
Когда воздействием синего света кованую каминную решетку смяло и скрутило, как бумагу, и утащило в топочную камеру, Марта бросила кочергу и поспешила в свою спальню, где в ящике прикроватного столика держала более грозное оружие. Конечно же, она понимала, что нельзя пристрелить магнитное поле или чем там еще мог быть этот синий свет, но очень даже можно пристрелить любую жуткую и мерзкую тварь, вроде той, что порвала диван, при условии, что она не исчезнет, прежде чем палец нажмет на чертов спусковой крючок.
