Коллектив авторов - Млечный Путь №2 (2) 2012
Рассказ состоит из пяти сцен, изображающих убийцу вместе со своей жертвой. Рассказ фантастический, ибо невозможный в действительности, и представляет собой описание трех удавшихся покушений на одну и ту же персону. Остальное, хотя и вымышлено, до боли реалистично, и подчеркивают это «кинематографические» псевдо-ремарки. Тематика и символика рассказа в основном читаемы: речь в нем о сосуществовании нравственного добра и зла, о их таинственной диалектике. (Физические добро и зло – «созидание и разрушение» – это отдельный вопрос, часто обсуждаемый в эссеистике Станислава Лема.) При помощи света и тени в описании сцен автор сразу же направляет читателя на соответствующий ход мысли. А фоном событий является поставленная стоиками и ими же впервые характерным способом решенная проблема теодицеи [оправдания Бога] и связанной с ней привативной концепции зла [согласно которой зло как таковое не существует, а представляет собой лишь отсутствие должного быть блага] – родом из cв. Августина. Совершенный Бог допускает зло, потому что оно служит гармонии мира, и поэтому в конечном итоге служит также добру; зло по своей сути является отсутствием добра – как тень отсутствием света. Вся материя представленных в тексте Лема событий в прах разбивает эту теорию древних. Зло у Лема лежит в первооснове, является бытием более ощутимым, чем каменные колонны, ибо активным и бессмертным, – как все возрождающееся личное намерение причинения вреда. Имея совесть, невозможно понять, как действия «черного» могут быть оправданы.
Обращает на себя внимание однозначность этого текста: зло в нем есть злом и ничем иным, никаким не заменителем, сведенным к обыденным вещам, – таким, как эгоизм, глупость или болезнь. В рассказе отсутствуют организаторы убийства, то есть заказчиком является сам исполнитель. Его мотивы поэтому кристально чисты, хотя и черные. Нравственное зло, а именно о нем речь, – это что-то изначальное и бескорыстное. Беллетристика Лема в этом вопросе вписывается в традиционное направление рациональной теологии или шире – метафизику всякого разумного существования (топозофию, как ее определяет Лем в своем «Големе XIV» [см. «Лем С., Библиотека XXI века». – М.: АСТ, 2002, с. 303–438]). Покровительствуют ему св. Августин в своем «О граде Божием» и св. Ансельм, который в трактате «О падении диавола» на вопрос: почему падет злой ангел? – отвечает: исключительно потому, что хочет этого. Покровительствует Лему, конечно, и Достоевский. Лем показывает, чем является бескорыстное зло в человеческом исполнении, как действует в нас дьявольство – одинаковое в Катыни, Треблинке или Камбодже Пол Пота. В светском смысле можно сказать, что он представляет теологию дьявола.
Зло, по мнению Лема, интеллектуально: разумно, хитро, предусмотрительно, скрупулезно; и что еще более важно, оно имеет характер: терпеливо, настойчиво, упорно, и даже героично (четыре последовательных покушения). Вторая попытка убийства не состоялась, вероятно, из-за чрезмерного расстояния до цели. Символический крест в бинокле (который можно воспринимать как молчаливый взгляд Бога) только поддерживает усилия «черного». Прежде всего потому, что зло ненавидит добро: удовлетворяется сведением его на нет (триумфальный камень, разбивающий голову, лежит вне какого-либо интереса) и не столько боится его, сколько противится (последняя сцена). Для дьявольской гордости прощение оскорбительно.
В «Черном и белом» Папа воплощает в себе высшее добро. Смысл деятельности Церкви, во главе которой он стоит, заключается, как известно, в приближении Царствия Божиего, то есть в попытках спасти как можно большее количество людей. Это, возможно, мало что значит в мире насилия, подшитого инстинктами и идеологией. Папское прощение, за которым стоит как институциональный, так и личный авторитет, по своей сути адресовано не «черному». Не говорят ведь с ДНК. Это жест, направленный сообществу – тем, у кого есть шанс измениться. Церковь, вместе с эсхатологическим [связанным с конечными судьбами мира и человека] услужением, противостоит нравственному злу. В противном случае она теряет свое достоинство. Видно, как близко Лему сотериологическое [о спасении] учение в духе «Книги Псалмов».
Неизбежно возникает желание философского истолкования текста. Проблема может заключаться в самом его окончании. Побежденный дьявол там «белеет», но ничего в жизни и творчестве автора не говорит в пользу того, что зло должно быть прощено (например, принципиальное, в духе Канта, допущение Лемом смертной казни!). И здесь не апокастаз [возвращение всех вещей в первоначальное состояние] вступает в игру, хотя ересь Оригена [возвращение всех вещей в Бога] сегодня очень модна, даже в Церкви. Ключом к разгадке последних четырех предложений может быть сцена преображения Иисуса на горе Фавор, описанная в Евангелиях. Там имело место откровение Иисуса в своем божеском обличии как сына Божьего, раскрытие тайны перед учениками Петром, Иаковом и Иоанном. Читаем: «И преобразился перед ними: и просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как снег» (Мф. 17,1–2). Доротея Форстнер в книге «Мир христианской символики» (Инсбрук, 1959) пишет, что «белый» – это среди прочего цвет поклонения, а также победы и вечной славы Божией (например, белые одежды ангелов). У Лема таким образом представлена тайна теодицеи (которую, по его мнению, рационально невозможно объяснить). То, что зло после своего поражения «становится белым», означает лишь, что оно всегда было включено в планы Бога. Говоря по-светски: по каким-то причинам мир является именно таким, с вросшими друг в друга добром и злом. Поэтому неизбежна вечная борьба между ними, без которой мир не будет иметь смысла.
Рассказ «Черное и белое» крайне важен для понимания личности и творчества Станислава Лема. Дополнительную ценность он приобретает после мая 2011 года в свете беатификации Иоанна Павла II и убийства Усамы бен Ладена.
Эдвард Бенсон Сеанс мистера Тилли
С английского перевел Мих. Максаков
Когда мистер Тилли, резвой трусцой пересекавший площадь Гайд-парк-корнер, поскользнулся и упал на скользкой торцовой мостовой, то увидел над собой массивные рифленые колеса огромного парового трактора. Времени на раздумья у него не оставалось, он только и успел раздраженно воскликнуть:
– О Господи! Эта махина наверняка раздавит меня в лепешку, и я не сумею попасть на сеанс к миссис Камбербатч! Какая досада! А-а-у-у!..
Едва эти слова слетели у него с языка, как его ужасные опасения, похоже, оправдались. Грузные колеса прокатились по нему от головы до ног и буквально размазали по мостовой. После этого водитель, с большим опозданием включив задний ход, проехался по нему еще раз и только потом, совершенно потеряв голову, подал громкий сигнал и остановил трактор. Стоявший на перекрестке постовой при виде катастрофы чуть не упал в обморок, но быстро взял себя в руки, перекрыл движение и бросился посмотреть, что еще можно сделать. Однако с мистером Тилли было покончено так радикально, что полицейскому оставалось только хотя бы немного привести в чувство водителя.
