Владимир Колин - Последнее перевоплощение Тристана Старого
Теперь голоса слышались совсем ясно. Но они неслись не снизу, с площади, а откуда-то из-под крыши, и Тристан, повернувшись всем телом, протянул руки к тому месту, откуда они доносились. Что-то вроде огромного века вдруг дрогнуло, воздух просиял и потемнел, словно солнце взошло и зашло с нещданной на земле быстротой, с оглушительным свистом. И он очутился на площади.
Но это была не дворцовая площадь. Все здесь казалось огромным, и Тристана охватило необоримое головокружение. Он закрыл лицо ладонями и почувствовал себя таким тяжелым, словно бы на него навьючили все тяжести, принесенные наемниками. И тут же вспомнил, каким легким казался он себе минуту тому назад. Удивленный, он раздвинул пальцы и огляделся.
И снова его охватило мучительное головокружение при виде домов вокруг площади — высоких зданий, для которых он тщетно подыскивал в памяти какоенибудь подходящее определение, ибо ему в голову приходило одно-единственное: «пушистые». Пушистые здания. Это было нагромождение излишеств, сочетание самых разных форм, словно бы строители старались натолкать в ограниченное пространство как можно больше предметов. Хотя пространство казалось огромным… Это странное нагромождение объемов, никогда не виданных, никогда не подозреваемых, эта мешанина, которая каждый раз, как он поворачивал голову — казалось, начинала двигаться, перемешиваясь и рождая новые сочетания, столь же странные и необычные, это казалось бы хаотическое сопряжение форм и рождало ощущение головокружения. И все же какой-то странный порядок вносил гармонию в анархию объемов — это он понимал, и это было не менее волнующим.
Оглушенный, он попробовал сосредоточиться, переведя взгляд вверх, но ему показалось, что сама площадь нагнулась, он увидел обрыв, раскрывшийся прямо у него под ногами, и упал, ударившись о что-то твердое, находившееся гораздо ближе, чем ему казалось. И все потемнело.
Он открыл глаза и увидел над собой потолок. Поняв, что лежит на спине, он зажмурился, пытаясь предупредить головокружение. Потолок самым невероятным образом двигался над ним неравномерными частями.
Но через минуту все остановилось. Теперь он мог смотреть спокойно, и странные формы рождали в нем лишь великое удивление.
— Добро пожаловать, Тристан, — сказал кто-то, и, повернув голову, Старый увидел множество устремленных на него глаз.
Слова были сказаны на каком-то неизвестном ему языке, но он понял их без труда.
— Спасибо, — ответил он. И, еще сам себе не веря, понял, что в помещении не было много народу: один единственный человек склонился над ним, но он был один и — в то же время — многие. Это казалось сном.
— Где я? — спросил Тристан.
— Там, куда ты хотел попасть. Выпей…
Стакан тоже был странный, как и рука, его протягивавшая, но он выпил, и все его тело расправилось.
Когда он проснулся — сколько он спал, он не мог бы сказать многочисленный человек по-прежнему был возле него.
— Голова еще кружится?
— Нет, Мирг. Теперь мне хорошо.
Он по-прежнему смотрел на своего собеседника с великим удивлением, и даже забыл спросить, как он узнал его имя.
— Тогда встань, — предложил Мирг. — И посмотри!
Старик подчинился. Он стоял перед огромным зеркалом невообразимой глубины, которая, однако, его не смущала, и все так же молча рассматривал свое лицо. Но оно было теперь не одно. И он сам был теперь не один, а многие. Стоя возле и следя за ним, Мирг ждал. Наконец он шагнул вперед, и оба отразились в застывших водах зеркала. И Тристан понял, что зеркало не лжет. Тогда он повернулся к Миргу и произнес одно-единственное слово: Говори!
— Это странно, что ты не знал, чего ищешь, Тристан, — ответил Мирг, беря его за руку. Он медленно подвел его к порогу и распахнул дверь. Теперь они стояли на террасе, нависавшей над городом. Потом сели, и Старый даже не обратил внимания на странную форму стульев. Его взгляд следил за поразительным зрелищем города. — Попробуй понять, — говорил Мирг.
— Ты проник сквозь невидимую стену, которая разделяет два мира. Ты пришел из мира, имеющего ширину, длину и высоту — три измерения, если не считать времени…
Старый едва заметно вздрогнул. Он уже собирался о чем-то спросить, но — обвел глазами город, потом устремил их на собеседника и понял ненужность своего вопроса.
— Дальше, — сказал он. — Продолжай.
— Ваш мир, ваше трехмерное пространство заключено в пространство с четырьмя измерениями, в котором расположен наш мир. Представь себе листок двух измерений, заключенный в коробку с тремя измерениями… Так же как лист очень тонок в своем третьем измерении, человек и его мир чрезвычайно узки в четвертом, для которого у него нет даже названия. Но человек имеет четвертое измерение — пусть и неуловимое — так же как лист имеет минимум толщины.
Поэтому ты и смог проникнуть к нам, как равный.
Не отрывая взгляда от панорамы города, Старый как эхо повторил: — Как равный. .
— Тебя удивляет твой новый облик? Вспомни, что простейший трехмерный предмет — пирамида — имеет четыре стороны с двумя измерениями. Простейший четырехмерный предмет имеет пять сторон с тремя измерениями… Это обстоятельство и вызвало у тебя головокружение, когда ты проник в наш мир, где в первые минуты все показалось тебе перемешанным и движущимся…
— И я стал — многие.
— Это воспоминание о твоем прежнем восприятии. Но для нашего мира ты один.
Даже доносившиеся до них шумы были иными, чем те, к которым привык Старый, и он рассеянно вслушивался в них.
— Значит, вот она — цель трудов целой жизни? — спросил он наконец. — Я пришел к вам стариком, лишенным сил. Почему? Цена слишком велика…
Он не ощущал ни грусти, ни волнения, но не испытывал и бурного торжества человека, преодолевшего все препятствия и достигшего желанного берега. Он просто констатировал факт, и больше ничего.
— Да, твой путь обошелся тебе дорого, — ответил Мирг, не обратив внимания на его первый вопрос.
— Посмотри!
И лишь тут старик увидел странный столик, стоявший возле их стульев. Мирг наклонился к кнопкам на циферблатах, нажал некоторые из них, и стрелки задвигались в своих коробочках. Тогда он потянул за ручку, и терраса закружилась. Густой фиолетовый туман окутал обоих. Тристан услышал шум, который покрывали многочисленные голоса — словно порывы ветра пролетали среди леса домовых труб. Потом шум вдруг утих. Цветной туман рассеялся, и из него начали выплывать дома, формы которых вырисовывались все более отчетливо — словно он смотрел на них в подзорную трубу, стекла которой наводились сами собой.
Они стояли на той же террасе, но дом, к которому она примыкала, был другим. Большинство домов вокруг площади тоже изменилось, и посередине ее возвышалась огромная статуя…
