Александр Гейман - Чудо-моргушник в Некитае (отрывок)
- Кушайте, кушайте, граф, что же вы перестали! - любезно попросила государыня и ласково улыбнулась. - Мы все любовались, глядя на ваш аппетит!
- Я вас щиплю, щиплю! - прошипел аббат Крюшон. - Вы чавкали на весь зал, прошу прощения, как свинья над корытом! Не понимаю, как вы можете есть эту гадость?
Графа едва не вывернуло прямо при всех, но, к счастью, в этот самый миг император объявил:
- Теперь, когда последний из гостей наелся, самое время и малость встряхнуться. Танцы, господа!
Все повскакали со своих мест, и множество пар закружилось по полу в танцах, не слишком похожих на французские - они были неизмеримо изящней по рисунку и по грациозности танцующих. Граф и аббат, однако, не вошли в число танцующих - аббат как лицо духовное, а граф был слишком подавлен. Он мрачно слонялся из стороны в сторону в каком-то обалделом состоянии - не то лунатик наяву, не то... хрен знает кто. Но не то аббат - он был в самом приподнятом настроении и, расхаживая по залу, уже выбирал, с кого бы ему начать обращение в первоапостольскую католическую веру. Он заговаривал то с одним, то с другим, знакомился, раскланивался, любезничал с дамами - в общем, не терял времени даром. Однако аббат не подозревал, что каждое его движение внимательно наблюдает пара настороженных глаз.
Глаза эти принадлежали императорскому палачу. Человек он был весьма достойный и почтенный, однако у палача была одна черта - он во всех и каждом подозревал конкурентов. Ему почему-то казалось, что все как один стремятся занять его место, что они постоянно только о том и помышляют и строят всякие козни с этой целью. Особенно ревниво он относился к вновь прибывшим, а что до аббата Крюшона, то его палач возненавидел с первого взгляда. Ему сразу стало совершенно ясно: этот иезуит прибыл в Некитай исключительно с целью оттеснить его от должности и самому стать императорским палачом. Соответственно этому подозрению палач воспринимал и все действия Крюшона с момента его появления во дворце: аббат улыбался и заговаривал с каким-нибудь сановником - палач кожей чувствовал, что аббат склоняет вельможу подговорить императора в пользу аббата, аббат смотрел в сторону трона - само собой, думал палач, французский колдун пытается мысленно уговорить императора отрешить от должности палача - ну, и все в таком роде.
- 36
В это время аббат присмотрел себе кандидата в первые прихожане - одну из дам, увядающую, полную и с томными глазами, что, по опыту аббата, выдавало натуру, склонную к религиозности. Он заговорил с ней:
- Дочь моя, ты ведь давно мечтаешь услышать наставления об истинной христианской вере, правда?
Палач не слышал этих слов, но по постному выражению на лице аббата мгновенно распознал: аббат выпрашивает себе его должность! Он не мог долее выносить этого. Палач подскочил к аббату с самым решительным видом и крикнул тому в лицо:
- Да хватит уже, аббат, прекратите это! Когда же вы наконец поймете - император не поставит вас на фелляцию!
Аббат не знал, что такое фелляция, и не понял слов палача, однако моментально сообразил, что необходимо немедленно дать отпор наглому язычнику. Он вытащил заветную заточку, принял надлежащую позу и кротко процедил сквозь зубы:
- Вот вы говорите, что император не поставит меня на фелляцию, а император поставит меня на фелляцию!
И аббат победоносно посмотрел прямо в глаза своему противнику. Окружающие их придворные тотчас разделились на две партии. Большинство приняло сторону палача и накинулось на аббата:
- До чего довести человека! А ведь и пяти минут не беседуют!
- Аббат, вам же сказали! Вас же не поставят на фелляцию, зачем вы изводите нашего палача?
Однако у аббата нашлись и союзники. Так, Гу Жуй, несмотря на свою давешнюю размолвку с одним из французов, по достоинству оценил прямоту и полемический задор аббата. Он восхитился:
- Нет, вы только посмотрите! Только-только приехал в Некитай, а уже довел до белого каления нашего палача! Нет, господа, это просто талант - остается только шляпу снять!
- Что это там происходит? - полюбопытствовал император, заметив с высоты трона эту полемику.
- Аббат с палачом ведут диспут о вере,- доложили властителю.
- Теологический диспут с палачом? - поразился император. - Но зачем же аббату тратить свой жар проповедника на палача! Отведите, немедленно отведите аббата к нашим подвижникам вот с кем он сможет потолковать всласть.
К аббату подошли двое придворных и предложили:
- Святой аббат, император спрашивает - не хотели бы вы изложить свое учение в более подобающей обстановке? Наши богословы жаждут вашего выступления!
- Как христианский миссионер могу ли я уклониться от религиозной дискуссии? - отвечал аббат. - Конечно, я всегда готов исполнить свой долг - наставить в истинной вере.
Аббата повели куда-то прочь из залы, потом спустились в какое-то подземелье, потом вошли в какую-то странную комнату, перед входом в которую качалось какое-то подобие белой ладони размером в рост человека из неизвестного белого материала, похожего на слоновую кость. Аббат проскочил под ладонью и проник в эту комнату, и вдруг - послышался резкий сухой треск, будто рвалось полотно, и - аббат неожиданно очутился в некоем подземелье или пещере. Впрочем, она была довольно вместительной - в пещере находилось человек пятнадцать или больше. С изумлением аббат узнал в одном из них графа Артуа, только тот был почему-то совершенно обнажен и лежал на полу, задумчиво подперевшись рукой. Впрочем, раздет был не только граф - на половине этих пещерных жителей не было никакой одежды. Человека три увлеченно толковали меж собой.
- Да нет же,- горячо доказывал кто-то лысый в очках,- вы не понимаете! Все дело в том, что собственно логический, или формально-логический, или просто логический момент в предметной сущности слова необходимо тщательнейшим образом отличать как от эйдетического момента, так и от разных диалектических моментов эйдоса, например, от энергийно-символического, и уж подавно от тех моментов слова, которые относятся не к предметной сущности слова, а к его абсолютно меональным оформлениям, например, к аноэтической энергеме, рождающей из себя психическое!
- Это дискутабельно! - мгновенно возразил другой язычник в набедренной повязке. - Васубандху совершенно иначе трактует проблему едино-множествености пуруш!
- Э, господа,- отвечал на это третий спорщик,- да вы же оба эпигогику забывате. Эпигогику вам, батенька, надо подтянуть, эпигогику!
- Граф! - воскликнул меж тем удивленный аббат. - Как вы сюда попали? Вот не думал, что вас может привлекать религиозный диспут... Но зачем вы разделись?
