Валентин Юрьев - Отбросы
Япония расщедрилась на уникальную медицинскую и биологическую аппаратуру, обеспечившую весь будущий ковчег едой и лечением.
Короче, кое-как обязанности поделили, ухитрившись соблюсти полную секретность от шпионов и репортеров всего мира.
Денег не жалели, потому что убивали столько зайцев сразу, что экономия в этом вопросе казалась сродни скудоумию.
Дальше я выяснил, что уже с десяток лет на этой секретной базе существует тюрьма и там находятся несколько тысяч самых отпетых негодяев нашего мира, приговоренных к пожизненному заключению. Базу обслуживает больше тысячи служащих, среди которых есть не только простые тюремщики, но и специалисты высочайшего класса, врачи, программисты, операторы и наладчики сложных электронных систем.
И все было бы ладно, но вот, недавно, совершенно неожиданно умер бывший начальник тюрьмы, а занять его место уже достаточно длительное время не хочет никто.
Ну, это и не удивительно. Давно известно, что жизнь тюремщика почти тождественно равна жизни заключенного, трудно сказать даже, кому из них лучше, ведь у тюремщиков не бывает ни свиданий, ни амнистии, только служба пожизненно.
У них даже нет воспоминаний о сладком пребывании на свободе, тех воспоминаний, которые греют душу любому преступнику, отдыхающему на нарах от тяжелых трудов праведных, а кажущаяся свобода охранника является лишь убогим дополнением к этой же тюрьме.
А если ещё вспомнить, что тюрьмы обычно находятся на отдалённых островах, в глухих лесах или болотах, в каменоломнях или на рудниках и в прочих замечательных уголках природы, то особенно понятно, что быть охранником — далеко не сахар.
Так что проблема, вставшая перед международным сборищем умников была понятна. Нужен был чокнутый, вообще совершенно ненормальный персонал для жизни в тюрьме, да ещё летающей в космосе.
И только кто-то ещё более чокнутый согласился бы возглавить этот странный коллектив.
Резюме было прочитано, эйфория фантазий и любопытства постепенно рассеялись, ощущения вернулись на землю, в кабинет, в котором за это время ничего не изменилось и до меня медленно, как солнце на закате дошла не произнесённая пока итоговая мысль, сначала показавшаяся такой нелепой и не относящейся ко мне лично, что я с отвращением отбросил ее, что, по-видимому, отразилось на моей физиономии, всегда отражавшей всё, что творится в моей башке, и мой мучитель, который, оказывается пристально изучал мои гримасы, кивнув головой, наконец произнес своим безразличным механизированным голосом:
— Да, вы все правильно поняли. Это кажется диким, но только на первый взгляд. Не спешите с выводами.
— Зачем мне это нужно? И разве я смогу? И почему именно я?
— Столько вопросов сразу!… А почему нет? Поверьте, мы уже перебрали немало кандидатур и не только в России, и это предложение совсем неслучайно. Я знаю о Вас столько, сколько вы сами о себе не знаете, иначе этого разговора не могло бы и быть.
Вы технарь, мало того, руководитель, но не лишены интереса к искусству и к людям, имеете большой житейский опыт, но не растеряли детского любопытства, сумеете разобраться во всех проблемах устройства станции, вы знаете английский на уровне торгаша-челнока, вы пока еще обладаете хорошим здоровьем, не пьете, не курите, да и женщины, кажется, Вас сейчас не так волнуют, как раньше.
К тому же Вы удивительно легко сходитесь с людьми, причем с самыми разными, и что очень важно, не особенно-то цепляетесь за свою работу, квартиру или дачу, которой и вовсе нет.
— Но зачем мне эти кошмарные хлопоты? Это же — вся жизнь — наизнанку?…Уже не мальчик!… Я и тут доживу спокойно.
Говоря последнее я, конечно же лукавил, и он сразу это понял, точнее, он просто знал, просчитал этот вариант ответа заранее, поэтому слегка снисходительно и поучающе улыбнулся, как взрослый — ребенку.
— Одно дело — придумать паровоз, потом изготовить и осваивать его, другое — сесть в уже идущий на всех парах поезд и только показывать дорогу машинисту. Даже гудеть не надо, там полно для этого всякого народа.
Зато вы получите оклад и гарантированную пенсию для своих детей. Немаленькие. Раз в сто больше, чем здесь, в этой нищей дыре. Вы получите два месячных отпуска в году и сможете повидать мир и покататься, наконец, на своих лыжах.
Это был удар ниже пояса. Горные лыжи — невыполнимая многолетняя мечта, к которой я даже не стремился, настолько она была недостижима, как свадьба для старой девы. А косоглазый искуситель продолжал издеваться:
— Вы увидите настоящий космос, о котором мечтали, ведь правда же?… Рассмотрите свой любимый Кавказ сверху во всех деталях. Да Аллах с ним, поезжайте хоть в Тибет, хоть в Гималаи, причем с таким снаряжением, какое здесь и не снилось. Лучшие фирмы будут валяться в ногах со своими рюкзаками, карабинами и жумарами и умолять купить их.
А кроме всего этого, на станции стоит такой компьютер, каких нет нигде в мире! Можете поверить.
Вон эта игрушка…(он открыл одну из дверец книжного шкафа, где на полке лежал шикарный ноутбук) ему даже в пепельницы не годится, это не мы, тут уж американцы не жмотились, это даже не персоналка, а целый вычислительный монстр, Вам и не снилось на таком работать, даже в Америке к нему прикасались лишь единицы.
Удар следовал за ударом, но последний был нокаутирующим, от которого остановилось дыхание, как у дикаря, которому вместо блестящей луженой консервной банки показали золотую диадему, украшенную бриллиантами.
За хорошую персоналку у нас на работе дрались, их ждали годами, как невесту, на них трудились круглосуточно, не выключая даже ночью, а я был фанатиком всего, что содержало монитор и клавиатуру.
Перед глазами как кошмарный ужас промелькнула моя первая кургузая икстишка с винчестером в двадцать мегабайт и зелёным монохромным экраном размером четырнадцать дюймов, рабочее время которой мои ребята расписывали на сутки, используя бедную бабушку по очереди.
Я уж не говорю о знаменитых советских самоходных арифмометрах типа "Электроника-60", выше которых наша промышленность так и не прыгнула.
Копаясь в своей памяти и пытаясь найти хоть что-нибудь, что удержало бы меня на Земле, или хотя бы в родном городе, я с ужасом и удивлением обнаружил, что искуситель прав.
Характер у меня таков, что какое бы ни было предложение, я сначала всегда ищу в нём плохие стороны, чтобы найти повод отказаться, и я стал думать.
