Наталия Мазова - Янтарное имя
В первый раз он ясно - словно кипятком в лицо! - осознал это, когда при большом скоплении народа запел "Предание о гибели Арт-Нариана". Самому ему эта баллада казалась безмерно затасканной. Но неожиданно на середине пятого куплета давно знакомые слова словно омылись новым смыслом - и мороз пробежал у него по коже. А через секунду по глазам зрителей он понял, что с ними происходит то же самое! Особенно потряс его один наемник, зверского вида детина в потертой черной коже и с целым арсеналом за поясом... Этот головорез стоял, высоко подняв голову, и в глазах его стыли слезы гордости и гнева, словно песня была не о ком-то, никому в Силлеке не известном, а о его боевом командире... нет, словно он сам был одним из тех девятисот, которые почти все полегли рядом с Артом Славным! А рядом, не стыдясь никого, утирала глаза суровая сорокалетняя женщина в зеленых одеждах жрицы Великой Матери, а когда песня отзвучала - низко поклонилась менестрелю...
Мистика!
Доселе Гинтабар слыхал о таком лишь в легендах - и вдруг, неведомо как, начал творить сам!
Бесспорно - слагая ту или иную песню, он не мог не испытывать тех чувств, которые в нее вкладывал. Однако повторение стирает все, и зачастую он пел как бы по памяти, не тратя на каждое новое исполнение куска души... А теперь - не мог. Здесь, в Силлеке, он оставался иронично спокоен лишь до тех пор, пока рука его не касалась струн гитары. И тогда слова, срывавшиеся с его губ, неожиданно обращались в некую высшую правду, и правда эта заставляла смеяться и плакать слышавших его баллады. И каким-то новым, незнакомым светом начинали светиться их глаза...
У него больше не получалось жить, словно скользя по поверхности океана жизни, избегая спускаться в его заведомо мрачные и пугающие глубины. Теперь ему приходилось нырять туда ежедневно, а вынырнув, полной чашей пить последствия. И именно в страхе перед этими последствиями он до сего дня не решался петь "Отчаяние". Но сам он считал эту песню одной из лучших своих, а потому рано или поздно должно было случиться то, что и случилось в придорожном трактире, в свете двух мерцающих огарков...
Когда он кончил, в зале повисло напряженное молчание.
- Кто ты?! - вдруг спросила девушка у его ног. - И почему ты, целый вечер даривший нам силы, вдруг разом их отнял?
- Простите меня, - Гинтабар в смущении опустил глаза. Это произошло совершенно случайно, я даже не думал, что спою именно это... Воистину, вам следовало раньше отпустить меня!
- То, что ты делаешь, под силу только Поющим Жрицам, - это уже сказал немолодой человек с темной бородкой, управляющий какого-то местного лорда, судя по добротности одежды... - Лишь они держали в руках ключи от силы и бессилия слова - но ведь их нет уже многие сотни лет! И потом, никто и никогда не слыхал о мужчине, наделенном подобным даром...
- Ну, я, кажется, говорил, что родом не из Силлека... начал Гинтабар и вдруг натолкнулся на взгляд девушки у ног.
Такие неизбывно голодные глаза иногда бывают у женщин, которым сильно за двадцать. В той, прежней жизни, пусть не простой, но понятной, он старательно избегал эту разновидность женщин, хотя вообще-то не упускал ни малейшей возможности пофлиртовать с юным очаровательным созданием. Но ведь таким не флирт нужен, и ждут они уже давно, как в той сказке, не чуда, а лодки. Поэтому и сами они держались от него на почтительном расстоянии. Они не хотели верить в красивые слова, он не желал ощущать себя чьей-то собственностью, в общем, все разрешалось к обоюдному удовольствию.
Здесь же именно подобных женщин и притягивали неожиданные глубины, открывавшиеся в его песнях. Он кое-как смирился и с этим, воспринимая таких поклонниц как неизбежное зло.
Но эта... ей же не больше семнадцати! "Пятнадцать," вдруг ясно отпечаталось в мозгу, и он, как любой моталец, ничуть не удивился этому внезапному знанию. Да, всего пятнадцать, шестнадцать исполнится только в середине зимы. Что ж, видно, некоторые несчастные так и рождаются с таким вот несытым взглядом. Причем спроси их в их романтической тоске, чего им не хватает - так сами не знают.
Черные волосы и смуглая кожа жительницы севера, темно-алые блуза и широкие штаны... В его родном мире подобные девицы обычно носили черное. Она у его ног - как медленно остывающий уголь большого костра. И он над нею - в медовом сиянии волос, в золотом ореоле, как светлое пламя...
- Пойдем, - сказала девушка, вставая, и вцепилась в его руку. - Пойдем со мной. Ты действительно устал.
Он повиновался, веря, что найдет способ отделаться от нее.
- Доброй тебе ночи, менестрель, - толкнул его в спину голос трактирщицы. - Спасибо за дивный вечер и прекрасные песни.
- Не стоит благодарности, - ответил он автоматически. Мир плыл перед его глазами, хотелось только одного - добраться до сеновала и уткнуться головой в свернутый плащ.
- Меня зовут Лиуланниа, - сообщила девушка уже на лестнице. - Можно сокращать до Лиула.
- А меня - Мэйрил Хьенно, - согласно правилам игры, в этом мире его звали так, и он уже давно не испытывал по этому поводу никаких эмоций. - Сколько тебе лет, чудо?
- Девятнадцать, - быстро ответила Лиула, но, видимо, сама почувствовала, как неправдоподобно звучит ее ответ, и добавила помедлив: - ...будет.
Темное, мрачноватое лицо с огромными глазами. Он всерьез усомнился, умеет ли она улыбаться.
- Значит, я старше тебя на десять лет. Как минимум, Гинтабар попытался сказать это назидательно, но ничего у него не вышло из-за отсутствия практики.
- Вот уж что меня не волнует, - бросила Лиула таким тоном, что менестрель окончательно понял: эта женщина послана ему во искупление грехов. В том числе еще не совершенных.
Впрочем, дева действительно выглядела несколько старше своих лет: высокая, крепкая, с вполне сформировавшейся статной фигуркой. По крайней мере, обвинить его в совращении девушки, не вошедшей в брачный возраст, будет весьма непросто...
- Что это у тебя за камень? - он коснулся висящего на ее груди небольшого самоцвета оттенка белого вина. - Топаз?
Спросил он это лишь потому, что после вопроса о возрасте между ними повисла какая-то неприятная неловкость.
- Подымай выше, - усмехнулась Лиула, - это желтый сапфир.
- Желтый? - растерянно улыбнулся Гинтабар. - По-моему, сапфир должен быть только синим...
* * *
- Мэйрил... А у тебя раньше была любимая женщина? То есть такая, которая единственная?
"Что тебе ответить, создание? Я старше тебя почти в два раза. Но когда мне было столько, сколько сейчас тебе, я уже умел раздвигать пределы мира, в котором жил. А в девятнадцать я знал о мироздании куда больше, чем положено простому уличному певцу, за что и был прозван Несогласным. Просто потому, что если человек начал мыслить, то остановить его очень, очень трудно... Я ведь действительно хотел как лучше, а в молодости, когда все мы романтики, все кажется таким простым! Накатанная колея: несогласие - слово - наказание - ересь - мятеж... и сам не заметил, как оказался у Сур-Нариана и превратился в символ, в выражение народных чаяний... Порой я и сам не задумывался, к чему пишу ту или иную балладу - а люди умирали и проливали кровь других людей с моими строчками на устах.
