Н Ляшко - Марево
Аграфену радует это, но улыбке холодно на ее губах. Она осторожно отодвигается от Онуфрия и переползает в шалаш, садится там и глядит в сторону загона. Не идет Корней, не верит, - значит, не то говорила она, не уверила его. А надо уверить. Он один бродит, а рядом злыми собаками вьются черные думы. Разве к ней в село не забегают они по ночам и не скулят, не воют? Их вой мутит голову, в глазах мелькает: ночь, степь, Корней, рядом с ним другая, в белом платочке. Думы о Зосиме, Онуфрие бодрят ее дома и гасят марево, да, а в степи погасить его труднее...
Аграфена на руках тянется к выходу и высовывает в свет месяца голову. Не идет, не верит. А если она сама пойдет к нему, он подумает, что она ластится, и в дом войдет беда. Тес! Аграфена глядит на идущего Корней и откидывается в темноту шалаша.
Шаги Корнея будят Онуфрия. Он шарит вокруг руками, поднимает голову и спрашивает:
- Где мать?
- Не знаю.
Онуфрий вскакивает, озирается и идет в шалаш:
- Ты здесь?
- Здесь, здесь, сынок, - шепчет Аграфена, притворяясь разбуженной. Чего ты?.
- Я с тобой буду.
Онуфрий вносит свитку, опять приникает к матери и засыпает. Она вслушивается в его дыхание, тихо ползет к выходу и шепчет в сторону улегшегося Корнея:
- Слышь?
Корней уверен, что Зосима еще не спит, и не отзывается.
Аграфене кажется, что с Корнеем под свитку спряталось черное, злое и держит, не пускает его к ней. Она прижимается головой к земле и плачет. Ее мука сквозь сон жалит Онуфрия. Он стонет и с криком просыпается:
- Где ты?
- Я здесь, здесь.
- Чего ты плачешь?
- Что ты? Это тебе приснилось.
- Я слыхал, ты плакала.
- Да нет же, нет, душно мне под свиткой, я и легла сюда. Спи, спи...
Аграфена гладит Онуфрия:
- Спи, сынок, спи.
Обманутое лаской сердце Онуфрия перестает ныть, губы его ловят воздух и по-младенчески шевелятся.
- Корней! - шопотом зовет Аграфена.
Свитка неподвижна. Свет месяца кровавится в глазах Аграфены. Она порывисто вскакивает, выбегает из шалаша, хватает корзину, злобно шепчет в сторону свитки:
- Не веришь? Чтоб же ты ни днем, ни ночью не знал покоя, - и быстро идет к кургану.
Тень передразнивает ее, ноги мочит роса, и они путаются в рубахе.
- Провались ты со своим хозяйством, провались! - уже вслух с ненавистью говорит она.
Корзина летит прочь и, скрипнув, покрывается росой.
Она не хочет ухаживать ва огородом, за домом, если ей не верят. Не хочет! Она тоже наймется в экономию. Она разбудит Зосиму и расскажет ему все. Пусть он знает, какой у него отец.
Аграфена оборачивается и вскрикивает: Корней почти бежит к ней, полы его свитки шуршат травой.
- Ну, бей, бей! - кричит она. - Детей позови, чтоб видели. Вот, мол, решаю жизни мать...
Тень Корнея касается ее ног. Она отшатывается и машет руками:
- Бей! Думаешь, боюсь? Да тут и закопай меня!
Корней не уклоняется от ударов, дергает ее за рукав и бормочет:
- Да ты что, что ты? Граша, не срамись. Из-за детей не отзывался, думал, не спят...
Аграфена опускает руки и выжидательно глядит на него. Он хватает ее под-руку и ведет к кургану.
- Нашло это на меня... В голове помутилось... Ты ж мне... ведь семнадцать годов. Да что я, как? Обижал тебя? Слово какое сказал?..
Аграфена мелко дрожит и плачет.
- Ну, чего ты? Ну, будет, будет. Я не это... я сам не рад. Да не надо плакать, что ты...
Аграфена всхлипывает, приникает к Корнею, обвивает его руками, и ее дрожь вливается в него песней: ничего плохого не было, ничего...
- А ты не думай, не думай так. Гони эти думки. На что ж я стану делать это? Что ж я, как ? Да на что мне это?
Я ж с тобою, - жарко шепчет Аграфена и шатается.
- Ну, да, я не буду думать так, не буду... подожди, сядь, вот так...
Они опускаются на землю, в росу, в ночные запахи.
Комары кружатся над ними. Ветерок несет на них шорохи и перекличку перепелов.
1913-1922 г.
