Иннокентий Сергеев - Марта, Игра в куклы
- Давай тачку возьмём,- предложил я.- У тебя есть деньги? - Есть,- сказал он.- Но я бы лучше прошёлся пешком, если ты, конечно, не против. - Да нет, пошли. - Как нам лучше идти? - Всё равно,- сказал я.- Главное, идти в нужном направлении. - А почему так темно?- спросил он. - Потому что фонари не горят,- подумав, сказал я. - А почему они не горят? - Потому что их не включили,- сказал я.- Или их нет вовсе. - Странно,- сказал он. - Да здесь всегда так. - И не только здесь. - В городе. - Странно,- снова сказал он. - Электричество экономят,- объяснил я. - А зачем?- сказал он. - Не знаю. Мы вышли на Ленпроспект, дошли до эстакадного моста. На мосту он вдруг резко остановился. - Смотри! Я посмотрел на него. - Что? - Ты туда смотри!- показал он.- Как это красиво при лунном свете... И небо... Смотри, какое небо! Что-то есть жуткое в нём, и эти странные тучи... - Красиво,- согласился я.- И река светится. - Я нигде больше не видел такого неба, как здесь,- сказал он.- Пугающее, страшное, словно бы неземное... - Обычно просто серое,- сказал я. - Нет,- сказал он.- Оно не бывает обычным. - Пойдём?- сказал я. - И этот собор, таинственный, нежилой... Ты знаешь, в разрушенных домах поселяются призраки... Когда я вижу его, я понимаю, что он не случаен здесь. Он как вопрос, во всём этом есть некий смысл, но непостижимый, он никогда не будет разгадан... - Когда-то весь этот остров был застроен,- сказал я.- И окна домов смотрелись в Прегель. - Да,- сказал он, кивнув.- Я знаю. Но мне он нравится и таким. Этот собор... он как каменный символ своей души, одинокий посреди пустыни, он как мечта об ином городе... или ином мире... Ведь приобщение к идеалу всегда делает посвящённого одиноким среди людей, а это то же, что быть отверженным ими... - Это совсем не одно и то же,- возразил я.- Можно отвергать мир, но это не значит быть отвергнутым. - Это одно и то же,- сказал он. - Нет,- сказал я. - И посмотри теперь на эту мёртвую прямоугольную глыбу!- сказал он, показав на недостроенное здание Дома Советов.- Она как айсберг. Айсберг против парусного корабля. - Там стоял замок,- сказал я.- Только чуть левее. - А я думал, на этом самом месте,- сказал он. - Нет,- сказал я.- Чуть левее. Его можно было восстановить, а его зачем-то взорвали. - Ты застал его? - Нет. Я в том году только родился. - И выстроили этого монстра. А ведь и он совсем не случаен. Он неотъемлемая часть портрета, архитектурного портрета города, его второе лицо, противоположный лик, второй лик двуликого Януса. Это символ того, что мы сделали с этим городом. Эта железобетонная мерзость вокруг. - Да,- согласился я.- Зрелище удручающее. Но в темноте не видно. - Мы захватили этот город как боевой трофей, да так и не сумели вернуть его к жизни. Для Империи он был не больше чем новой игрушкой, чем-то вроде занятной куклы... Я усмехнулся. - Что ж,- сказал я.- Хреновый, видать, из нас получился Пигмалион. - Надо очень любить этот город, чтобы он ожил. Ты правильно сказал: "Галатея и Пигмалион". Давай спустимся вниз?- предложил он. - Давай. Мы сошли на брусчатку острова и пошли в сторону собора. - В последнее время многое меняется к лучшему,- сказал я.- Вон, собор заново отстраивают. - Да,- сказал он.- Только, почему-то, не мы, а немцы. - Ну, и мы как бы тоже... - Сбоку припёка. Я засмеялся. - Ну да. - Что это там на флюгере?- спросил он, задрав голову и показав рукой на шпиль башни собора. - Русалка,- сказал я.- Символ города. Мы всё никак не выберем, какой из всех этих символов главный. - Русалка?- сказал он.- Как в Копенгагене? - Я не был в Копенгагене,- сказал я. - Я шучу,- сказал он. - Я понял. Кажется, ты присвоил мою зажигалку. Он пошарил в карманах и, найдя зажигалку, отдал её мне. - Мы столько веков смотрели на Европу с вожделением,- сказал он.- И вот... - Как бык на деву. Он повернулся ко мне. - Бык, похищающий Европу, это скорее Америка, а не Россия. - А Европа в таком случае кто, Пасифая? - А ты, оказывается, знаешь мифологию? - Да,- сказал я.- Читал кое-что. - И вот, отвоевали, отняли кусок Европы, и что же?- продолжал он.Оказалось, что мы понятия не имеем, что с ним делать! Всё, что мы тут поналяпали, это мёртвый и безобразный памятник нам самим. Со стыда можно сгореть, глядя на всё это. - Слушай,- перебил его я.- У меня такое чувство, что ты всё время повторяешь одну и ту же фразу. Это меня зациклило, или тебя? - Да ну тебя!- с досадой отмахнулся он. - Ты извини, если я что не так говорю,- сказал я.- Я что-то не очень соображаю. - Да ладно,- сказал он. - Нет, круто покурили. Мы дошли до собора и остановились. - Куда теперь?- спросил я.- Обратно? - Нет,- сказал он.- Я хочу пойти по тому мостику. Мы пошли дальше. - Да ладно,- сказал я.- Не переживай. Прорвёмся. - Ну да,- сказал он.- С такими как ты прорвёшься, как же. - Ты видел Берлинский мост? - Берлинский мост? - Да. Немцы, отступая, развели его, а наши, не сумев свести его снова, просто построили рядом новый. - Ты пойми,- сказал он.- Я не хочу брать за образец то, что здесь было когда-то. То, что было, уже никогда не вернётся, и люди уже другие, и здесь, и в Германии, во всём мире другая эпоха, и что-то новое становится классикой... - Например, кофейни? - Стиль,- сказал он.- Идея и её воплощение. - Ну вот тебе и мостик,- сказал я. - Да,- сказал он.- Этот мост разводной? - А как же!- сказал я. - А тот, второй?- показал он. - Наверное, тоже был когда-то. - Ты даже не знаешь? - Да мне это как-то без разницы,- признался я.- Ты только не обижайся. - А я и не обижаюсь,- сказал он.- Просто странно... Мы вышли на Московский проспект. - Такой красивый был город,- грустно сказал он. - Да ладно,- сказал я.- Не убивайся. Мало ли городов в Европе. - Такой был один... - Тебе куда дальше?- спросил я. - Туда, в ту сторону,- он кивнул в направлении Каменного Монстра. - Значит, нам по пути,- сказал я.- Мне тоже туда. - А ты где живёшь?- спросил он. - Далеко,- сказал я.- Мне ещё топать и топать. Если ты не выручишь деньгами. Я вопросительно посмотрел на него, но он шёл, повернув голову к собору на острове, и не видел моего взгляда. Мы пересекли улицу, поднялись по ступеням лестницы и пошли вдоль каменной стены, бывшей некогда цоколем Королевского Замка. - Ну что, может, ещё пива возьмём?- предложил я. - Знаешь, что мне кажется в тебе непонятным?- неожиданно сказал он. - Нет,- сказал я.- Что? - Ведь ты живёшь здесь почти всю жизнь, родился здесь, но когда ты говоришь о городе, ты говоришь как бы... может быть, мне это только кажется... как бы отстранённо. Нет? - Не знаю,- сказал я.- Может быть, я обо всём мире говорю вот так, как тебе кажется, отстранённо, ну и что? Я родился здесь, да, но родину ведь не выбирают. Или ты думаешь, выбирают? - Кто его знает,- сказал он. - В разных книгах пишут по-разному,- согласился я.- Я считаю, что я родился на планете Земля, дальше год, месяц, число, имя, фамилия, отчество, и это всё. - Правильно!- воскликнул он.- Так и нужно! - А ты сам-то откуда?- спросил я. - В каком смысле?- сказал он. - Ну, не знаю... - Родился в Саратове, школу закончил в Казани, родители живут в Нижнем Новгороде, а вообще... Из Москвы, наверное. - Москва как мегаполис? - Мегаполис, город-космополит. И Нина, она такая же. Она не сможет жить в квартире, если в этой квартире не будет телефона. - Ты читал, что здесь написано?- спросил я, остановившись у мемориальной доски. - Конечно,- сказал он.- Изречение Канта. - Две вещи поражают меня тем больше, чем больше я о них думаю - звёздное небо над головой и моральный закон во мне!- громко произнёс я. - Надо же,- удивился он,- как светло! Даже читать можно. - Я по памяти. - Да нет,- сказал он.- Правда, светло. Такая ясная луна, и так тихо... - Ничего,- успокаивающе сказал я.- Найдёшь с телефоном квартиру, всё у тебя получится. - Конечно, найду,- сказал он.- И всё у меня получится. Ты, правда, веришь в это? - Не знаю,- сказал я.- Вера - это очень интимное чувство. - Я же говорю не о религиозной вере... - А я уже и сам толком не знаю, о чём я говорю,- признался я.- Знаю только, что вон тот магазин называется "Ромашка", и что автобусы ещё не ходят. И вижу, что он закрыт. - Да,- сказал он.- А где, ты говорил, можно купить пива? - Да возьмём где-нибудь. Не проблема.
