Иннокентий Сергеев - Марта, Игра в куклы
Обзор книги Иннокентий Сергеев - Марта, Игра в куклы
Сергеев Иннокентий
Марта, Игра в куклы
Иннокентий А. Сергеев
Марта. Игра в куклы
1
Я живу в Кёнигсберге, это мой город, здесь я родился, и называю его так не потому, что следую в этом своим убеждениям и готов спорить со всеми, кто со мной не согласен, а просто потому, что так уж я его называю. По-моему, город нарекается именем лишь однажды и навсегда. Но если кто-то хочет называть этот город иначе, пожалуйста, я не против. В имени Кёнигсберг нет ничего, что делало бы его лучше или хуже какого-нибудь другого имени. Да наверное, и о самом городе можно сказать то же: он не лучше и, пожалуй, не хуже других городов. Его историю можно, конечно, назвать необычной, но не менее необычную историю имеют и другие города. Да и что в ней такого уж необычного? Люди всегда строили города, разрушали их, теряли свои и захватывали чужие, отстраивали их заново и перестраивали, что же тут необычного? Как и другие города Европы, он видел и средневековье, и ренессанс, и эпоху буржуазии, он пережил эпидемии чумы и пожары, и наполеоновские войны, и бомбардировки Второй Мировой, переходил из рук в руки, перестраивался и разрастался. Как и другие города, он - часть истории, а явления заурядные в историю вообще попадают редко или вовсе не попадают, а потому всякая крупица истории по-своему необычна и даже уникальна, так что же. Нет, право, я не нахожу ничего такого, что делало бы мой город явлением выдающимся, и не могу понять, что так привлекает в нём тех, кто вдруг, однажды и впервые попав сюда, видят в нём свою судьбу и остаются здесь, уезжают из мест, где они прежде жили... Пройдитесь по мозаичным мостовым его улиц - может быть, увидев малиновый цвет этих яблонь, эту сирень и каштаны, эти трамваи и черепичные крыши, услышав мягкий шелест этих древних деревьев и истошные крики чаек у здания биржи над рекой, имя которой Прегель, вы поймёте и увидите что-то, чего не вижу и не понимаю я? Что до меня, то я живу здесь потому только, что здесь я родился, и вернулся сюда лишь потому, что ничего такого не нашёл в других городах, ради чего стоило бы там остаться и жить, к чему стоило бы стремиться, сделав достижение этого целью и смыслом своей жизни. Или искать счастья на чужбине, в иной земле среди иных народов? Но какое счастье? И как искать его, если даже не имеешь о нём ни малейшего представления, и не всё ли равно в таком случае, где его искать? Или стремиться к целям заведомо ложным, заранее полагая себя человеком посредственным? Но я никогда не мнил себя посредственным человеком, отнюдь. Я полагал себя человеком необыкновенным, не зная, впрочем, в чём же, собственно, состояла моя необыкновенность, человеком, которому уготована судьба необычная, которой я не ведал ещё. Я мог бы сказать о себе, что я обычный необычный человек. Мы в чём-то схожи с моим городом, не правда ли? Так вот же, я и вернулся сюда.
Я жил ожиданием и готовил себя к тому, что однажды... Однажды жизнь моя переменится. Не то чтобы я полагал сегодняшний день несущественным, напротив, я жадно вслушивался в этот мир и изучал его, я много читал, пробовал что-то писать, рисовал... понимая, однако, что всё это - своего рода духовные упражнения, не более того. Я должен был всегда быть в форме, будучи готовым к тому чтобы встретить свою судьбу. О нет, я совсем не был глуп, этакий умный человек без определённых занятий. Я жил ожиданием чуда и фантазировал, каким оно будет, или какой она будет, потому что, наверное, это будет женщина; ведь именно женщины делают нас мужчинами - теми, кем мы должны были стать и стали, или не стали, но могли бы стать... Так написано в книгах, а ещё в них написано, что время никогда и никого не ждёт, даже тех, кто живёт ожиданием. Оно и не ждало. И конечно, всё было не так гладко, как я об этом рассказываю, случались и срывы, и приступы бесконечной тоски, и метания, пустота и депрессия, и даже попытки самоубийства, но стоит ли теперь вспоминать об этом. Что-то происходило все эти годы, я жил, окончил институт, вернулся сюда, вскоре женился, устроился на работу, развёлся... Потом прошло ещё три года, и тоже что-то происходило... появлялись и исчезали знакомые, увлечения, были какие-то женщины, попойки, какие-то поездки на чьи-нибудь дачи, но мимолётно, в стране происходили какие-то политические и, наверное, вполне исторические события, но всё это было где-то там, далеко, как у нас говорят, "в России". Здесь всё это было неважно. Я жил ожиданием.
Когда вот так, очень долго ждёшь чего-то, и вдруг это происходит, то даже не сразу понимаешь, что произошло. Всё случилось как-то уж очень просто, почти неприметно, словно бы даже буднично. Я ехал в чьей-то машине по городу,- в этот момент мы поворачивали с Московского проспекта к грязно-серой коробке гостиницы "Калининград",- и просто от нечего делать, почти машинально, проверив кармашек чехла переднего сиденья, я достал из него журнал. Машину, в которой я ехал, незадолго до этого пригнал из Германии парень, который сидел теперь за рулём, и каким-то образом этот журнал оказался в кармашке чехла. Журнал был немецкий, и, не умея ничего прочитать, я стал просматривать фотографии, равнодушно перелистывая страницы. И тогда я увидел её. Мой взгляд задержался на этом снимке разве что на секунду, но, долистав журнал до конца, я, вместо того чтобы тут же засунуть его обратно, почему-то снова раскрыл его на странице, где был этот снимок. На нём была женщина с длинными распущенными волосами. Снимок был небольшой и даже не вполне чёткий, что показалось мне несколько странным. Её лицо... Впрочем, я ничего ещё не понял. Только, выходя из машины, спросил: "Можно я возьму этот журнал?" - А что это?- спросил хозяин машины,- звали его, кажется, Игорь. Я пожал плечами. - Какой-то журнал. Он был в заднем кармашке. - Дай-ка посмотреть,- сказал он. Я отдал ему журнал. Он посмотрел и вернул его мне. - Да забирай,- сказал он.- Наверное, немец сунул, который продавал, или просто так оставил. Забирай, конечно. И я забрал его. Приехав домой, я бросил его на диван и тут же уехал в магазин, потому что у меня кончились сигареты, но я уже знал, почему я забрал этот журнал. Я начал догадываться.
Потом я снова и снова смотрел на неё и, наконец, понял, что это случилось. Так долго я готовил себя к этому, и вдруг оказался как будто даже не готов и обескуражен. Жизнь моя отныне совершенно переменилась, а я ещё даже не знаю, какой она теперь будет. Всё изменилось так быстро, и больше я не смогу жить прежней жизнью, как если бы этой женщины не было, ведь теперь она есть! И что же мне делать? И кто она, как её имя? Ах, почему я не умею читать по-немецки! Я знаю английский, когда-то увлекался латынью, пробовал изучать итальянский, французский, но ни разу не брался за немецкий, так что у меня даже словаря нет. Впрочем, это неважно. Попрошу кого-нибудь перевести. Завтра. Сегодня уже поздно, все спят... Но кого попросить? Среди моих знакомых, кажется, нет никого, кто мог бы помочь. Что же делать? В возбуждении я расхаживал по квартире, потом подумал: "Надо что-нибудь выпить". Выпил немного водки,- у меня оставалось в холодильнике,- и чуточку успокоился. Конечно, сегодня уже поздно, а завтра кто-нибудь переведёт мне, и я всё буду знать, и незачем сейчас пытаться разгадать эти слова, которые для меня не больше чем набор букв, половину из которых я не умею даже прочесть, а может, и все. Кто его знает, как они это произносят, и какая разница... А если она немка? Нужно будет выучить немецкий. Надо будет поехать в Германию, нужны деньги... Всё это не о том, и вообще, рано ещё думать об этом, ведь я ещё ничего толком не знаю... Господи, что же это, Господи, свершилось, Господи!..
