Неизвестен Автор - Никитинский альманах (Выпуск №1, Фантастика - XXI век)
[email protected] www.dol.ru/ferz/magic Антон Платов
КРЫСОЛОВ
"В году 1284. Чародей-крысолов звуками дудочки выманил из Гамельна детей (Надпись на стене ратуши г.Гамельна)
An Week nekt Schteen nekt Grants for Freend... На Дороге не останавливайся нет преград для свободных... (Надпись на одной старинной монетке из далекого Города)
1. Он помнил. И пусть то была иная, чужая память, но он все-таки помнил. Страшный город. Грязные мостовые, дома серого камня, тускло-красные черепичные крыши. Высокие, с золотом, шпили соборов. Городские стены, стража в воротах. Он видел город иначе, чем горожане. Он боялся задохнуться. Люди текли мимо него: бюргеры, солдаты, нищие, домохозяйки и проститутки... Улица была переполнена звуками, но он не различал даже брань и смех - то был один единый звук, голос города. В этом голосе был болезненный надрыв, и он понимал, что город болен, город умирает... но не умрет. Город всегда жил и всегда будет жить так... Он помнил нищего на площади у собора святого Бонифация - это было так странно: золото цепей бюргеров и гноящиеся язвы на обнаженной руке старика. Бюргеры давали монетки своим детям, и те бросали медь в грязную шапку... Он видел - они довольны друг другом, старик рад милостыне, бюргер - тому, что совершил "доброе". Молодой дворянин верхом на коне со вкусом сплюнул в сторону старика, рассмеялся, точно попав в его шапку. Старик заулыбался, кланяясь молодому господину... - Они все больны, - думал он, - они не виноваты. Это город заразил их всех, выел их души. Город их всех убил... Он помнил, как ночью били кого-то на улице. В домах еще не спали - свет из окон пятнами лежал на мостовой. Никто не вышел на крик. Он помнил монаха, схватившего за зад тощую торговку на рынке. Он помнил стражника, берущего деньги у вора. Он помнил страшное - улица, очень много людей, они все спешат куда-то, и глаза их пусты. Он помнил, как бежал из города, охваченный паникой и решивший, что ему нечего противопоставить злой силе города, пожирающего людей. 2 Переход на Парке Культуры опять был закрыт, и до Пресни пришлось добираться в обход. Конечно, жаль было и потерянного времени, но гораздо больше Андрея раздражала необходимость лишнюю четверть часа провести в метро. Метро он не любил давно и прочно - за спертый воздух, напитанный запахами техники и потных тел, за вечные толпы людей, одуревших от грохота и толкотни. Сегодняшний день был расписан по часам. Сначала надо было в издательство привычно ругаться по поводу задержки его новой книги. Конечно, Андрей давно уже не был тем двадцатидвухлетним юношей, который, получив пять авторских экземпляров своей первой книжки, целый час просидел на бульваре с двухлитровой бутылкой пива, снова и снова с восторгом перелистывая свое детище и не веря своим глазам. С тех пор прошло пять лет. Пять книг - не так уж мало для автора, которому нет еще и тридцати. И все же время, проходившее со сдачи каждой новой книги в печать и до ее выхода, всегда тянулось для Андрея мучительно долго. Он удивлялся, думая о том, как при "застое" авторы нередко дожидались своей очереди годами... Ругани, однако, не получилось. Директор отсутствовал, а с ним - и зам. по производству. Андрей потолкался по комнатам офиса, забрал у секретаря почту и уехал. Следующим пунктом его сегодняшней программы было посещение редакции одного из журналов, с которыми он сотрудничал, - нужно было завезти рукопись статьи, обещанной уже год тому назад. Разговор с редактором, как всегда, затянулся: пришлось выпить несколько чашек кофе, выкурить четверть пачки сигарет, выслушать последние сплетни. Андрей уже поглядывал на часы. ...И снова - в метро, иначе не попадешь домой... Мальчишки уже ждали его у подъезда. Сегодня их было только двое; впрочем, старший - Борис - уже скорее юноша, учится на втором курсе геологоразведочного института. Черноволосому Максиму, его приятелю, пятнадцать. - Привет, райдеры! - Андрей всегда искренне радовался, глядя, как улыбаются, приходя к нему в гости, эти ребята, еще не научившиеся при необходимости раздвигать губы в жалком подобии настоящей улыбки. Ему даже казалось, что Борис, тот, например, никогда этому не научится. (И дай Бог, думал Андрей.) - Сам райдер! - отозвался Макс, протягивая ему руку. - Здравствуй, - солидно сказал Борис. Они поднялись в его однокомнатную квартирку на девятом этаже; Борис достал из рюкзачка кулек с печеньем и привычно, по-хозяйски отправился на кухню ставить чай. Макс принялся помогать Андрею, разгребая сваленные на диване бумаги, чтобы было, куда сесть. - Что это вы только вдвоем сегодня? - спросил Андрей. - Может, еще Дэн с Сашкой придут. И Татьяна вроде собиралась, - Макс уже уселся на отвоеванный у рукописей уголок дивана и легкомысленно устраивался на нем с ногами. Потом чуть посерьезнел. - Андрей, я новые стихи принес. Посмотришь? Как они изменились, подумал Андрей. Тот же Макс, два года назад он был такой съеженный, обиженный миром и ощетинившийся в ответ на обиду. Борис едва не силком притащил его к Андрею. И только через год Макс первый раз показал ему свои стихи, хотя другие ребята давно, не стесняясь, читали свои вещи. Боги, какие это были стихи! С ломаным размером, иногда почти без рифмы, болезненно неумелые стихи тринадцатилетнего подростка. Андрей читал их, давясь непонятным стыдом пополам с жалостью. В этих стихах было пока только две краски: боль обиды и радость жить, но Андрей сразу увидел, что у мальчишки, смотрящего, как он читает, очень большой, настоящий талант. И тогда же он подумал, что Макс никогда не будет известным (популярным - это слово вызвало тогда отвращение) поэтом. Ну и пусть, это была уже сегодняшняя мысль, - это не главное. Главное, чтобы он не стал одним из тех, кто с пустыми глазами трясется в вагонах метро, кто с довольной улыбкой бросает монетки в шапку нищего у собора святого Бонифация... Андрей вздрогнул, снова вспомнив тот город. Вздрогнул внутренне, но Макс сразу уловил это. - Ты чего?.. Андрей улыбнулся. - Ничего, Макс. Так... Да, все они сильно изменились за эти несколько лет. Разве что только Борис, меняясь внутренне, остается прежним внешне. Ну да ведь он и самый старший, и самый самостоятельный и спокойный... Бориса он встретил первым из них, три года тому назад, в экспедиции на самом севере Карелии. В тот день Андрей отпросился у начальника партии в самостоятельный маршрут, ушел с базы ранним утром и не обещал вернуться к вечеру - хотелось обойти сразу несколько далеких интересных обнажений, и Андрей не был уверен, что успеет все за один день. И не успел, конечно. К вечеру он тащился, обливаясь потом и сгибаясь под отяжелевшим от камней рюкзаком, вверх по склону очередной - последней на сегодня - заросшей лесом горушки. Пахнуло вдруг дымом костра. Андрей поднажал и выбрался на вершину. Замер, пораженный открывшейся красотой. "Бараний лоб" горы - заглаженная ледником скала - выпуклым стометровым откосом уходил из-под ног вниз, к огромному зеркалу озера. Кое-где, там, где на скале могла удержаться земля, украшали "лоб" сосны. Ветер с озера отгонял комаров и мошку; опускалось за дальний лес солнце... А чуть в стороне от того места, где Андрей вышел из леса, горел на "лбу" костер - профессиональная "нодья", костер геологов и егерей, сложенный из трех бревнышек, не сдуваемый ветром и не гаснущий в дождь. Булькал над огнем маленький котелок. Чуть ниже, прикрытая от ветра скалой, стояла (опять-таки, профессионально была поставлена - не сдует, не зальет) одноместная брезентовая палатка. Андрей не успел еще, как следует, рассмотреть чужой лагерь, как откуда-то из-за скал появился мальчишка лет примерно пятнадцати, в потертых зеленых камуфлированных штанах, футболке и джинсовой жилетке, с пучком брусничных веточек в руке. - Здравствуйте, - сказал мальчишка, кладя бруснику на камень и отряхивая с ладоней приставший мусор. - Здравствуй, - сказал Андрей. - Твой лагерь? - Мой, - мальчик оглядел взмокшего под ношей Андрея. - Отдохните, у меня чай как раз вскипел. - Спасибо, - Андрей улыбнулся и назвал свое имя. - Борис, - сказал хозяин лагеря, пожимая протянутую Андреем руку. - Только заварка вот кончилась; ну, с брусникой не хуже. - Да есть у меня чай, - Андрей принялся освобождаться от рюкзака; Борис сразу шагнул к нему, помог, ловко перехватив рюкзак сзади. Они уселись чаевничать между костром и палаткой - там был расстелен на земле вытащенный, видимо, из палатки пенополиуретановый коврик, именуемый в просторечии "пенкой". На пенке валялась заношенная, но относительно чистая энцефалитка, эмалированная миска, пара книжек. Андрей вдруг узнал несколько мрачновато оформленную обложку одной из них, рассмеялся. Молчаливый Борис недоуменно посмотрел на него, оторвавшись от приготовления чая. - Панина читаешь? - спросил Андрей, кивнув в сторону книжек. - Да. А что? - Ну и как? Нравится? - Нравится. Такого спокойного и простого ответа Андрей почему-то не ожидал. Вздохнул. - Это я - Андрей Панин. Мальчишка, если и растерялся, то виду не подал. Несколько секунд смотрел оценивающе, потом, видимо, решил поверить. - Здорово! И вернулся к котелку. Потом, когда чай был готов, и была вскрыта банка сгущенки из андреевых припасов, Андрей все-таки не выдержал и спросил Бориса: - Послушай, так ты, что же, один здесь? - Да. - И чего ж ты тут делаешь? Мальчишка долго посмотрел на него и сказал: - Я - райдер. И Андрей, чувствуя, что ему оказано доверие, не стал в тот вечер ничего больше спрашивать... Но именно той ночью, лежа под светлым северным небом, над светлым же простором озера, видя пробивающийся сквозь неплотный брезент Борисовой палатки свет, слыша шелест мягких страниц и догадываясь, чью книгу листает Борис при свете фонаря, - именно той ночью Андрей вспомнил еще один кусочек прошлого. Минувшего, которое было там, в Гамельне...
