Борис Воробьев - Мир «Искателя», 1998 № 03
С императрицей же связано и еще одно свидетельство, сделанное генерал-адъютантом Волконским. Он заявил, что 11 ноября (а это, как мы помним, день, когда Елизавета Алексеевна прекратила вести свой дневник) император позвал к себе жену, и она пробыла у него полдня. Почему так долго, и о чем говорили они? И тут нелишне повторить, что в этот же день Александр получил от своих агентов сведения о существовании антиправительственного заговора, так что разговор с императрицей мог касаться этого вопроса, после чего супруги могли принять какое-то решение. Какое?
Непонятны и другие обстоятельства, связанные уже со смертью Александра. Например, на панихиде в таганрогском соборе не присутствовала императрица; не было ее и в составе траурного кортежа, доставившего тело императора в Москву. Но если этот факт в какой-то мере можно оправдать болезнью императрицы, то не сопровождение покойного генерал-адъютантом Волконским просто необъяснимо. Он по своей должности обязан был безотлучно находиться при императоре — живом или мертвом, — однако почему-то не выполнил этой святой обязанности. Может быть, он был занят в эти дни какими-то секретными делами?
Словом, не делая никаких радикальных выводов, тем не менее можно отметить, что даже в том случае, если Александр I действительно умер в Таганроге, то его смерть почему-то сопровождалась массой таинственных обстоятельств, которые не объяснены вполне и по сегодняшний день. А когда существует поле для предположений и догадок, на нем всегда произрастают легенды.
В начале повествования уже упоминалось о первом явлении миру человека, вошедшего в историю под именем старца Федора Кузьмича; теперь есть все основания поговорить о нем подробно.
Сосланный, как помнят читатели, в деревню Зерцалы Томской губернии, Федор Кузьмич прожил там до 1859 года. Он с первых дней привлек к себе внимание окрестных жителей своей представительной внешностью и величественной осанкой, но более всего — своими знаниями русской истории, придворного этикета и владением иностранными языками. Общаясь со старцем, каждый видел, что перед ним человек не простой, однако на все вопросы о своем прошлом Федор Кузьмич отвечал уклончиво и двусмысленно. Например, он говорил: «Я родился в древах. Если б эти древа на меня посмотрели, то без ветру вершинами покачали бы».
Ответ, как видим, действительно непонятный, и можно лишь представить, в какое смущение впадали простосердечные деревенские жители после таких эскапад старца. А он напускал еще больше тумана, намекая своим слушателям, что, «может быть, им и самого царя придется увидеть и даже беседовать с ним».
В 1859 году Федор Кузьмич перебрался из Зерцал поближе к Томску, на заимку богатого купца Семена Хромова, который стал ревностным поклонником старца. В один из дней он не удержался и задал ему сакраментальный вопрос: кто он? Федор Кузьмич ответил: «Нет, это никогда не может быть открыто. Об этом меня спрашивали преосвященные Иннокентий Камчатский и Афанасий Томский, и им не открыто».
Этой фразой старец в известной мере выдал себя. Дело в том, что одна из духовных особ, названных им, а именно Иннокентий Камчатский, семнадцать лет — с 1823 по 1840 — был миссионером на Алеутских островах и на Аляске, которые в то время принадлежали России, а затем стал епископом Камчатским. На Камчатке, по-видимому, старец и познакомился с ним. Но в каком качестве? Без сомнения — в качестве арестанта. И здесь надо, во-первых, вспомнить, что при освидетельствовании старца в Красноуфимском суде на его спине были обнаружены следы от наказания кнутом, а во-вторых, сказать о том, что Камчатка долгое время была тем краем, куда отправляли на исправление разного рода преступников («сослать в Камчатку» — выражение именно тех лет).
Вероятно, таким преступником был и Федор Кузьмич. То, что он являлся дворянином — а это вне всякого сомнения — еще не гарантировало его от битья кнутом в случае нарушения им закона. Да, при Екатерине II физические наказания дворян были отменены, но в царствование Павла I их ввели вновь, и, таким образом, Федор Кузьмич мог за какое-то преступление вполне попасть под кнут. А после этого — в ссылку.
Правда, неизвестно, за какую провинность судили Федора Кузьмича, но его знакомство с епископом Иннокентием состоялось явно на Камчатке. Но каким образом старец оказался в Пермской губернии? Бежал из мест заключения? Этого никто не знает, так же, как совершенно неизвестно, откуда у Федора Кузьмича оказался тот породистый конь, на котором он подъехал к кузнице в злополучный для него день 4 сентября 1836 года.
Вопросы, которые приходят на ум, конечно, интересны, но они все же не главные в таинственной биографии старца. Главное, что мучило и мучает историков до сего дня — это личность Федора Кузьмича. Кто он? Обыкновенный ли дворянин, проштрафившийся перед законом и угодивший под кнут и в ссылку, или высокопоставленная особа (а об этом говорили многие приметы), заброшенная волей ли рока, собственной ли прихотью в глухие сибирские края?
Попытки выяснить инкогнито старца предпринимались не один раз, и в разное время разными исследователями выдвинуты три фигуранта на роль человека, скрывавшегося под личиной старца Федора Кузьмича. Это, во-первых, император Александр I, во-вторых, герой кампании 1812 года кавалергард Федор Александрович Уваров и, в-третьих, некто Симеон Великий, внебрачный сын Павла I и Софьи Ушаковой, дочери новгородского и петербургского губернатора.
Но есть еще и, так сказать, безымянная версия, которая, не делая попыток отождествить старца с кем-либо конкретно, оперирует интереснейшими данными, которые, быть может, позволят будущим исследователям установить истинное лицо Федора Кузьмича.
Ради интересов дела — ведь автор пытается выяснить, возможна ли была инсценировка смерти Александра I и его позднейшее «воскресение» в образе старца — стоит опустить версии с Уваровым и Симеоном Великим, и сосредоточиться на главном. Тем более что именно на этом направлении достигнуты наиболее интересные результаты.
Выше приводились восемь «доказательств» «перевоплощения» императора, и теперь самое время разобрать каждое из них и установить, в какой мере они отвечают условиям решаемой задачи.
Те, кто считали и считают, что Александр I не умер в Таганроге, а всего лишь инсценировал смерть, приводят в доказательство тот факт, что император был неузнаваем в гробу. Что вместо Александра в него положили фельдъегеря Маскова, погибшего на глазах императора 3 ноября 1825 года (кстати, потомки Маскова были совершенно убеждены в этом). Но можно ли согласиться с этим? Не реальнее ли предположить, что изменения, происшедшие с обликом императора, есть результат неправильного бальзамирования, случившегося из-за нехватки необходимых медикаментов? Как свидетельствовал очевидец, «брак» был допущен уже в тот момент, когда бальзамировщики натягивали кожу головы, в результате чего «немного изменилось выражение черт лица».
