Ричард Матесон - Вторжение
— Больше никакой соли!
Его голос поднялся до крика, когда он вырывал у нее из руки солонку и засовывал обратно в буфет. Потом Дэвид забрал у нее стакан с водой и вылил большую часть в раковину. И снова опустился на стул.
Она сидела с закрытыми глазами, тело дрожало. Он смотрел, как слезы медленно катятся по ее щекам. Дэвид закусил нижнюю губу. Затем она открыла глаза, большие испуганные глаза. Она справилась с рыданием и спешно вытерла щеки. Осталась сидеть спокойно.
— Извини, — пробормотала она, и почему-то у Коллиера создалось впечатление, что обращается она не к нему.
Одним глотком Энн выпила остаток воды.
— Ты опять слишком много пьешь, — проговорил он. — Ты же знаешь, что сказал доктор Клейнман.
— Я… стараюсь. Но ничего не могу поделать. Я не в силах не есть соль, а из-за нее меня мучает жажда.
— Тебе нельзя столько пить, — произнес он холодно. — Это опасно для ребенка.
Она с тревогой смотрела, как ее собственное тело вдруг начало содрогаться. Руки соскользнули со стола и обхватили живот. Выражение ее лица заставило Дэвида кинуться на помощь.
— Что такое? — быстро спросил он.
— Не знаю. Ребенок толкается.
Он подался назад, мышцы расслабились.
— Это вполне нормально, — сказал он.
Они немного посидели молча. Энн ковырялась в тарелке. Один раз он заметил, что она машинально потянулась к солонке и, когда пальцы не нашли ее, в тревоге подняла глаза.
— Дэвид, — сказала она спустя несколько минут.
Он проглотил то, что успел дожевать.
— Что?
— Почему ты остался со мной?
Он не мог ответить.
— Потому что ты поверил мне?
— Я не знаю, Энн. Не знаю.
Слабая надежда, отражавшаяся на лице, померкла, и она опустила голову.
— А я-то думала, что, может быть… Раз ты все-таки остался…
Снова слезы. Она сидела, даже не стараясь смахнуть их, и капли медленно катились по щекам, иногда затекая в рот.
— О, Энн, — сказал он наполовину раздраженно, наполовину виновато.
Дэвид встал, чтобы подойти к ней. В этот момент по ее телу прошла еще более сильная судорога и ее лицо побелело. Она снова перестала плакать и почти сердито вытерла щеки руками.
— Я ничего не могу поделать, — произнесла она медленно и громко.
Не ему. Коллиер был уверен, что она обращается не к нему.
— С кем ты разговариваешь? — не выдержал он.
Он стоял, глядя на жену сверху вниз. Она казалась такой беспомощной, такой испуганной. Ему хотелось привлечь ее к себе, утешить. Ему хотелось…
Все еще сидя на месте, она прижалась к его груди, а он гладил ее каштановые волосы.
— Бедная девочка, — приговаривал он. — Бедная моя девочка.
— О, Дэвид, Дэвид, если бы только ты мне верил. Я отдала бы все, что угодно, чтобы ты поверил мне, все. Это невыносимо — видеть, как ты холоден со мной. Особенно когда я знаю, что не сделала ничего дурного.
Он стоял молча, говорил его внутренний голос: «Вероятность существует. Существует».
Казалось, Энн прочла его мысли: она взглянула на него, и в ее глазах загорелась надежда.
— Все, что угодно, Дэвид, все.
— Ты меня слышишь, Энн?
— Да.
Энн лежала на кушетке в кабинете профессора Мида, закрыв глаза. Мид забрал из пальцев Коллиера шприц и положил на стол. Сам сел на край стола, наблюдая в угрюмом молчании.
— Кто я, Энн?
— Дэвид.
— Как ты себя чувствуешь, Энн?
— Тяжело. Мне тяжело.
— Почему?
— Этот ребенок такой тяжелый.
Коллиер облизнул губы. Почему он медлит, почему продолжает задавать пустые вопросы? Он ведь знал, что хочет спросить. Или он слишком испуган? А вдруг она, несмотря на все уверения, даст не тот ответ?
Он с силой сплел пальцы, а шея словно превратилась в монолитную колонну.
— Дэйв, не слишком долго, — предупредил Джонни.
Коллиер шумно втянул воздух.
— Это… — он с трудом проглотил комок в горле, — это мой ребенок, Энн?
Она колебалась. Брови нахмурились. Веки затрепетали, глаза на миг открылись и захлопнулись снова. Все тело содрогалось. Она, похоже, испугалась этого вопроса. Потом краска сбежала с лица.
— Нет, — произнесла Энн сквозь сжатые зубы.
Коллиер почувствовал, как натянулись все его жилы, как запульсировала кровь.
— Кто его отец? — спросил он, не сознавая, как громко и неестественно звучит голос.
После этого вопроса тело Энн неистово задергалось. В горле что-то защелкало, и голова безжизненно обмякла на подушке. Побелевшие от натуги кулаки разжались.
Мид подскочил и взял ее запястье. С напряженным лицом он отсчитал пульс. Удовлетворенный, он поднял ее правое веко и посмотрел на зрачок.
— Она окончательно отключилась. Говорил я, что сыворотку правды не стоит применять к женщине на позднем сроке беременности. Тебе надо было сделать это несколько месяцев назад. Клейнман не будет в восторге.
Коллиер сидел, не слыша ни слова, его лицо превратилось в маску безнадежного страдания.
— С ней все в порядке? — спросил он.
Но слов не получилось. Он ощущал, как что-то содрогается в груди. Он не понимал, что это такое, пока не стало слишком поздно. Тогда он провел трясущимися руками по щекам и уставился на мокрые пальцы. Рот раскрылся, закрылся снова. Он пытался удержать рыдания, но не мог.
На плечо легла рука Джонни.
— Все в порядке, дружище, — сказал он.
Коллиер крепко зажмурился, мечтая, чтобы его тело поглотила приливная волна темноты, плывущей перед глазами. Грудь вздымалась от прерывистых вдохов, и он никак не мог проглотить застрявший в горле комок. Голова тряслась мелкой дрожью. Моя жизнь кончена, думал он, я любил ее, верил ей, а она меня предала.
— Дэйв? — услышал он голос Джонни.
Коллиер застонал.
— Не хочу усугублять… Но… как мне кажется, еще остается надежда.
— Что?
— Энн не ответила на твой вопрос. Она не сказала, что отец… другой мужчина, — завершил он едва слышно.
Коллиер в сердцах вскочил на ноги.
— Замолчи, лучше замолчи!
Потом они отнесли ее в машину, и Коллиер повез Энн домой.
Он медленно снял пальто, шляпу и бросил на комод в прихожей. Потом прошаркал в гостиную и опустился на стул. С тяжким вздохом закинул ноги на оттоманку. Он сидел, сгорбившись, и смотрел в стену.
«Где она? — думал он. — Наверное, читает наверху, точно так же, как читала утром, когда он уходил. У ее кровати скопилась уже целая библиотека. Руссо, Локк, Гегель, Маркс, Декарт, Дарвин, Бергсон, Фрейд, Уайтхед, Джинс, Эддингтон, Эйнштейн, Эмерсон, Дьюи, Конфуций, Платон, Аристотель, Спиноза, Кант, Шопенгауэр, Джеймс — бесконечная череда имен»[3].
