Андрей Кокоулин - Я — эбонитовая палочка
Я люблю работать с цифрами. И мне кажется, я очень хорошо к этому приспособлен. Видимо, это своеобразная компенсация моим ногам. А еще мне нравится, когда из хитросплетения чисел возникает строгая, четкая картина. Доходы. Расходы. Прибыль. Иногда я и вовсе чувствую себя Эркюлем Пуаро. От бухгалтерии.
Звучит, как генерал от инфантерии, да?
Маршрутное такси, взвизгнув тормозами, остановилось передо мной, клацнула дверь, выдавились пассажиры. Тоже, наверное, можно подумать, что я их притянул…
Я заторопился. Первый дом. Второй. Черная дверь в торце третьего. Ф-фух!
— П-привет, Р-рита.
Я ввалился в прихожую. Опустился на низкий пуфик. Зеркальная створка гардероба отразила мое лицо — гримаса страдальца, бледный лоб.
— Здравствуйте, Николай Викторович.
Рита, как всегда, робела.
Она сидела за миниатюрной конторкой и мне с пуфика были видны лишь ее темные волосы, собранные на затылке в скромный хвостик.
Рита была и секретарем, и делопроизводителем, и даже просто фирменным подай-принеси.
Нашей начальнице, Светлане Григорьевне, она приходилась какой-то совсем уж дальней родственницей, в офис была взята по блату и душевной доброте (хотя я бы, наверное, удавился от такого счастья) и часто выступала у нас в роли безответной девочки-для-битья.
А мальчиком-для-битья был я.
Светлана Григорьевна — женщина полная, нерастраченных форм — характер имела взрывной, раздражительный и не любила, когда кто-нибудь ей перечил. Стоило произнести что-то не в тон или в момент ненастроения попасть ей на глаза — все, в твой адрес уже несутся громы и молнии, мат-перемат, бессмысленные обвинения в предательстве и вредительстве и пожелания сгореть, раствориться, расшибить башку, выпрыгнуть с десятого этажа или покончить с собой еще каким-нибудь экзотическим способом.
И боже вас упаси возражать.
Светлана Григорьевна вставала тогда в позу Хрущева на ассамблее ООН, лицо ее шло пятнами — кровь приливала к жирной шее и тряским щекам, носок левой ноги отбивал боевой ритм, глаза сверкали и ввинчивались, кулак возносился — и неважно кто там был рядом, клиенты, сотрудники, случайные люди — яд ее летел в несчастного и жалил, и жалил, голова-сердце, голова-сердце-печень, пока она не выдыхалась.
Я-то быстро просек, что при первых признаках священного начальственного безумия лучше всего уткнуться носом в пол и ждать окончания бури не прекословя.
Рита же почему-то все время пыталась оправдаться и в результате огребала по полной, и ревела потом, изводя бумажные салфетки упаковками.
Вообще, имя Рита мне казалось задорным и боевым. Было удивительно, что досталось оно девушке тихой, невзрачной и неуверенной. Ей бы больше подошло имя Женя, думал я, или Аня. Мягкие, округлые, спокойные имена.
Не могу сказать, что я к Рите что-то такое чувствую. Она младше меня на десять лет. И, честно говоря, кроме чувства жалости ничего во мне не вызывает. Я со своими ногами и заиканием тоже, думаю, гожусь лишь на "пожалеть". Хотя с женщинами ни в чем нельзя быть уверенными. У них жалость и любовь могут быть синонимичны. Но, слава богу, пока ничего такого с ее стороны я не замечаю.
Отношения у нас простые, дружеские, благодаря Светлане Григорьевне мы, конечно, несколько сблизились, только вот вечное ее "Николай Викторович" меня напрягает.
— Рита, н-ну к-какой я Н-николай В-викт-торович?
— Извините…
Звякнул телефон. Рита поспешила взять трубку.
— Да. Здравствуйте. Да, мы проводим аудиторские проверки.
Я снял куртку, повесил ее в гардероб и заковылял к своему столу.
Ни Тимура, ни Люды не было со вчера. Из обувной фабрики "Подолье" им, наверное, и завтра еще не выбраться. Зато Вероника Сергеевна была на месте и, сверяясь со своим блокнотиком, мучала клавиатуру. Тык. Тюк-тюк.
— Николай, вы не знаете, где здесь буква "з"?
— З-знаю.
Я склонился, нашел, тюкнул в букву — тюк.
— Спасибо, — Вероника Сергеевна посмотрела на меня поверх оправы. — Вы знаете, что опоздали?
— Н-ничего, — я сел за свой стол, — "Д-диомеда" я уже р-разгреб.
— Воля ваша, — Вероника Сергеевна тряхнула колечками завитых волос. — Но там, — она глазами указала на светлую дверь начальственного кабинета, — ваше отсутствие уже засекли.
Я вздохнул.
— С-семи с-смертям…
— Да-да. А одной не миновать…
Вероника Сергеевна была аудитором экстра-класса. Это в основном благодаря ей наша фирма ценилась достаточно высоко. Ну и связям Светланы Григорьевны, конечно.
Когда я два года назад пришел по объявлению наниматься, аттестовала меня именно Вероника Сергеевна. Погоняв меня по плану счетов, по учету "первички", по налогообложению, она сняла очки (еще большие, на пол-лица, а не узкие, как сейчас) и, близоруко щурясь, сказала: "Вы умненький мальчик, Николай. И очень цепкий. Я возьму вас своим помощником. Через полгода будете работать самостоятельно. Через год — квалифицируетесь на аудитора. Вы согласны, мой мальчик?"
У нее все были мальчиками и девочками. Наверное, когда тебе за шестьдесят, на многое смотришь по другому. В том числе на тех, кто моложе.
Мальчики и девочки. Детский сад. Игры в песочнице.
"А в-вас н-не с-сму-у…" — спросил я.
"Нисколько, — ответила она. — Меня не смущает ни ваша речь, ни ваша походка. Может быть, это даже плюс, мой мальчик".
И я согласился.
— Николай, мне бы табличку вставить.
— С-сейчас.
Вероника Сергеевна с техникой сложнее калькулятора не дружила. Даже боялась. От впервые погнавшего бумагу принтера, помню, пила валерианку.
Чтобы не насиловать ноги, я подкатился к ней на стуле. В-ж-ж!
— В-вот зд-десь н-нужно…
Нет, проще, конечно, сделать самому. Я потеснил Веронику Сергеевну, прибирая клавиатуру к рукам.
— С-сколько с-столбцов?
— Шесть.
— С-сюда?
— Чуть ниже. И второй столбец больше остальных.
— Тэ… т-так? — я щелкнул вставкой.
— Николай!
Стул подо мной с силой крутнулся, словно обретя свою волю.
— Д-да? — сказал я.
Чужие серые глаза. Сверла зрачков.
— Прекрасно! Безногое чудовище выползло на свет! — Светлана Григорьевна отпустила подлокотник. — Медленно ползем, Николай. Медленно!
Вероника Сергеевна со вздохом уткнулась в монитор. Я, отталкиваясь ногой, вернулся за свой стол.
— Ты понимаешь, что ты предатель?
Лицо Светланы Григорьевны уже горело. Она принадлежала к тому типу людей, которые могли накручивать себя до исступления. Что-то вроде Гитлера. Или еще какого невротика.
Я как-то пытался разгадать причины такого ее поведения. Обиняками да осторожными расспросами, что при моем заикании, конечно… Впрочем, неважно.
