Виталий Забирко - Теплый снег
Пола до боли закусила губу, отвернулась и, толкнув руками детские кровати, отослала их в противоположную стену, где постели пройдут обработку и вечером вернутся на свои места чистыми, выглаженными и заправленными.
Ларинда зевнула и, став на цыпочки, потянулась. Затем сразу же, без всякого перехода, выгнулась в мостик.
— А я не хочу с гномами, — капризно заявила Станка. — Я хочу, как Лалинда!
— Лалинда, Лалинда! — передразнила её старшая сестра. Она прогнулась ещё больше, облокотилась о пол и, мягко спружинив всем телом, перешла из мостика в стойку на руках. — Сперва «р» научись выговаривать.
Станка насупилась и, отвернувшись, принялась ковырять ногой травянистоподобный ворс. Пола вздохнула.
— Ну, что случилось, Станка? — спросила она. — Смотри, как Прошка весело зарядку делает!
Станка исподлобья глянула на гномов.
— А чего она длазнится!
Мать улыбнулась.
— Она просто забыла, что сама была такой, — мягко проговорила Пола, гладя Станку по голове. — И тоже не выговаривала «р». Только вот дразнить её было некому.
Станка подняла голову и доверчиво посмотрела в глаза матери.
— А у нас в глуппе много лебят «эл» не могут говолить. А Статиша Томановски даже «ж» не говолит. — Станка выглянула из-за матери и сказала уже лично для Ларинды: — А я могу! Ж-жук! — и показал язык.
— Ты лучше «тридцать три» скажи.
— Ларинда! — строго одёрнула Пола старшую дочь.
Ларинда, независимо тряхнув пышной чёлкой, принялась на месте крутить «колесо».
«Вот и выросла девочка, — грустно подумала Пола. — Почему-то мы, родители, замечаем это только тогда, когда что-то случается с нами самими, когда ломается привычный ритм жизни, и ты оказываешься не у дел, когда твоё мироощущение становится с ног на голову, с глаз спадает пелена обыденности, а с плеч — привычный, монотонно затягивающий круг забот. Тогда ты, очутившись неожиданно для себя на обочине проложенной тобой жизненной колеи, имеешь возможность как бы со стороны посмотреть на себя и свою жизнь. И не просто посмотреть, а УВИДЕТЬ. Ты вдруг замечаешь, что у мужа на висках начинает пробиваться седина, а у самой в уголках глаз собрались неподдающиеся массажу морщинки. А дети начинают отмалчиваться при твоих назойливых расспросах, у них появляются какие-то свои тайны, свои интересы, формируется незримо для тебя и независимо от тебя своя жизнь. И тогда ты с болью и грустью осознаёшь, что твоя опека им уже не нужна. Они выросли…»
Утренняя гимнастика закончилась, и гномы, выхватив из высокой травы полотенца, побежали к ручью умываться.
Пола хлопнула в ладоши.
— К вящей радости моих детей, грязнуль и неумывох, — объявила она, умывание сегодня отменяется!
Станка радостно запрыгала, Ларинда же недоумённо посмотрела на мать.
— С сегодняшнего дня мы будем обтираться снегом, — продолжила Пола. Поэтому всем надеть купальники и через пять минут быть в коридоре.
Пола заглянула в столовую, заказала завтрак, а затем зашла к себе в комнату, чтобы сбросить халат и надеть тёмные очки. И тут её вызвали из Школьного городка.
— Да, — разрешила она, и в углу комнаты репродуцировался старший воспитатель.
— Здравствуйте, Пола.
— Здравствуйте.
— Простите, что беспокою так рано. Боялся позже не застать. Вы вчера забрали детей домой и не сообщили, когда они вернутся в Школьный городок.
Пола горько усмехнулась.
— Боюсь, что и сейчас не смогу сказать… Они будут со мной до самого конца.
Старший воспитатель понимающе кивнул.
— Я надеюсь, они не много пропустят по программе?
— Нет, — покачал он головой. — Скорее всего, они ничего не пропустят. В Школьном почти никого не осталось… Извините за беспокойство. До свидания. Передайте привет Иржи.
И тут выдержка покинула Полу.
— Иржи ушёл вчера вечером, — сдавленно всхлипнула она. Добровольцем.
В лице воспитателя что-то дрогнуло.
— Ничего, Пола, — мягко сказал он после некоторого молчания. — Будем надеяться, что всё пройдёт нормально. А мой привет Иржи всё-таки не забудьте передать.
Пола, боясь снова сорваться, только молча кивнула, и воспитатель отключился. Она бесцельно прошлась по комнате, медленно снимая халат. Напросилась на соболезнование…
— Мама! — позвала Станка из коридора. — Мы уже готовы!
Пола провела рукой по лицу. Надо держаться. Надо, надо, надо… Она вздохнула и, так и забыв надеть очки, вышла в коридор.
— Готовы? — весело переспросила она. — Тогда вперёд!
Подхватила под мышки Станку, и они вместе с Лариндой выбежали на крыльцо. Здесь Пола нарочито неуклюже столкнулась с Лариндой, и все втроём полетели в сугроб. Поднялся визг, началась кутерьма.
— Ой, мамочка! Ой, мамочка! — только и взвизгивала от щекотки Станка, пока мать натирала её тёплым снегом. Затем они играли в снежки, и Поле досталось больше всех, потому что приходилось сражаться против двоих. Наконец, заметив, что дети утомились, она, будто в изнеможении, опустилась на колени.
— Сдаюсь, сдаюсь!
— Победа! — радостно прокричала Ларинда и, пожалев побеждённую, запустила последний снежок в стену дома.
— Ула-а! — подхватила победный клич Станка и, подпрыгнув, повисла на матери. Они снова упали в сугроб, и тут Пола, словно невзначай, ущипнула её за большой палец правой руки.
— Ой! — вскрикнула Станка и захныкала.
— Что? Что случилось? — забеспокоилась мать.
— Пальчику больно, — жалобно протянула Станка, рассматривая свой далеко оттопыренный палец.
— Бедненький пальчик! — Пола подула на него. — Ушибся?
— Это ты его удалила! — безапелляционно заявила Станка.
Ларинда хохотнула, хотела что-то сказать, но Пола заговорщицки подмигнула ей, и она промолчала.
— Ты уж прости свою нерадивую мать, — проговорила Пола. — А пальчик твой мы сейчас полечим, и он перестанет болеть.
Она взяла Станку на руки и понесла в дом.
— Что ты будешь делать? — перестав хныкать, настороженно спросила Станка.
— Пальчик твой лечить, — спокойно объяснила мать, занося её в столовую и ставя на ноги.
— А он уже не болит!
— Вот и хорошо, — пряча улыбку, проговорила Пола. — Но мы его на всякий случай всё-таки полечим.
Станка начала было снова хныкать.
— Что ты, это совсем не больно!
Пола достала из аптечки ампулу с глюкойотом и принялась густо намазывать Станке ушибленный палец. Дочка заворожённо смотрела на «лечение» полными слёз глазами.