Север Гансовский - Пм-150
- Теперь не так. Я просто танцую... Сегодня буду танцевать Жизель в Ленинграде. В Кировском театре, бывшем Мариинском. Помните из истории?.. Приходите посмотреть.
- А театр стоит?
- Да. Весь старый город остался таким, каким был в девятнадцатом веке. Невский, набережные, Летний сад. Теперь это большой музей. (Они уже вышли в сад.) Сохранились улицы, по которым ходили Пушкин, Достоевский. А Смольный такой же, как при Ленине. В эпоху революции. Вы, наверно, не знаете, что сейчас в старый город даже нельзя въезжать на механическом транспорте. Только на извозчиках или пешком.
- А извозчики - это, кажется, лошади?
- Да. Повозка, которую тянут лошади. Как двести лет назад. - Скайдрите повернулась к Андрею: - Ведь, собственно говоря, мы и сейчас в Ленинграде. Вы не знали? Но это, конечно, совсем другой город.
- Знал. - Он вспомнил, что на "Лебеде" за день до приземления говорили, что принимать будет Ленинград. А вокруг него раскинулся огромный парк с дубовыми и сосновыми рощами, и только на больших расстояниях друг от друга были разбросаны ансамбли зданий. Значит, города на Земле теперь стали как сады.
Андрей вдруг увидел, что на аллеях довольно много народу. Город!
- Ну вот, - сказала Скайдрите, - теперь вы посмотрели "ПМ-150". Ее показывают всем прибывающим с других планет, чтобы они могли принять участие в дискуссии. Наш институт поставил на обсуждение человечества такой вопрос. Теперь модель доведена примерно до умственного уровня человека. Следует ли передать еще большую сумму положительных знаний и доверить некоторую часть научной работы? Разгрузить человечество в определенном отношении.
- Как? - не понял Андрей. - Чтобы она думала за людей? Мыслила? Решала научные проблемы? Но разве она может?
- В известной степени сейчас уже может. Вы же видели, что "ПМ" мыслит вполне логично. Некоторые считают, что, когда модель получит больше знаний, она сумеет не только решать, но и ставить перед собой научные проблемы. Скачок, переход из количества в качество.
- Но подождите! А что тогда будут делать люди? Ведь человечество выродится, если исчезнет необходимость мыслить. Будет похоже на роман Уэллса "Машина времени".
- Нет, нет, - сказала Скайдрите. - Не бойтесь. Это не так уж страшно. Наверно, когда был изобретен лук со стрелами, многим тоже казалось, что, раз не нужно будет догонять оленя на бегу, люди разучатся бегать и погибнут. А Гутенбергу противники печатного станка говорили, что теперь никто не захочет учиться писать. Но ничего ужасного не произошло. Так и сейчас. Машина будет решать строго научные проблемы, главным образом математические, а люди создадут новые формы мышления, более широкого, более сложного. Может быть, такие формы, о которых мы сейчас даже не имеем представления. И потом, вопрос еще не решен. Для этого и дискуссия...
- Скайдрите!
Оба оглянулись.
- Здравствуйте, Скайдрите, можно вас на минуту?
- Извините меня, - сказала девушка Андрею. - Я скоро.
Она и юноша в белом плаще сделали несколько шагов в сторону, потом медленно пошли по аллее, разговаривая. Юноша в чем-то старался убедить девушку, а она отказывалась, упрямо качая головой.
Андрей смотрел, как они уходили все дальше и дальше. Сначала он стоял на середине аллеи, затем отошел к большому дубу. Минуты бежали.
Вот и все, сказал он себе. Чего мне, собственно, еще ждать? Ей нужно было рассказать мне о модели. О "ПМ-150". И она уже рассказала.
Но он продолжал ждать.
Прошла еще минута. Скайдрите и юноша на другом конце аллеи сделались уже совсем маленькими фигурками.
Андрей решил, что сосчитает до двадцати. Если Скайдрите не повернет обратно, он пойдет туда, где провел ночь. В тот жилой корпус.
Он досчитал до пятнадцати. Скайдрите и юноша остановились, повернулись друг к другу. Сердце у Андрея екнуло. Но в следующее мгновение двое опять шли по направлению к институту.
Когда Андрей зашагал по аллее, утреннее чувство одиночества к тоски с новой силой охватило его.
Пройдя около километра, Андрей понял, что попадает не туда, куда ему нужно. Впереди аллея кончалась. В просвете между двумя рядами дубов сияло небо, как если бы Андрей находился на высокой горе.
Дойдя до конца аллеи, он остановился, пораженный распахнувшейся перед ним панорамой.
Местность террасами спускалась вниз. Впереди, в десяти или пятнадцати километрах от него, замыкая широкую долину, возвышалась группа огромных зданий. Русла широких проспектов омывали их, как воды могучей реки омывают скалы; Там и здесь среди зданий врезывались хребты холмов, поросших густыми лесами. Справа раскинулось море, лежал остров, соединенный с городом смело брошенным мостом из одного-единственного многокилометрового пролета.
Все сияло под солнцем, голубое небо сливалось вдали с голубым морем. А внизу все было наполнено движением.
Толпы людей заливали проспекты и движущиеся дороги. По другим трассам катили бесчисленные экипажи. В небе огромный самолет неслышно тянул к городу, а в другом месте почти вертикально вверх поднималось нечто похожее на дирижабль.
И все было исполнено такой мощи и энергии, так сильно и круто сворачивали дороги и улицы, так гордо вставали здания навстречу им, что казалось, будто здесь поется непрерывный гимн Человеку.
Ошеломленный, Андрей несколько минут простоял неподвижно, глубоко вдыхая свежий морской воздух.
Так вот каким стал новый Ленинград! Жилые корпуса и институты, разбросанные в бесконечных садах и парках, а в группе огромных, может быть двестиэтажных, зданий - заводы или административный центр. А возможно, таких центров несколько еще там, за холмами?
Было непонятно, что это за остров - Кронштадт или не Кронштадт? И вообще, трудно было догадаться, где располагается тот Ленинград, который он знал шестьдесят лет назад. Старый город узких улочек, мостиков над сонными каналами, над Фонтанкой и Мойкой.
Андрей оглянулся. Позади него дубовая аллея упиралась в купола институтских зданий. Ему пришло в голову, что место, где он сейчас находится, тоже очень красиво смотрится с тех дальних холмов и проспектов. (Он не помнил таких холмов под Ленинградом и подумал, что их, должно быть, насыпали.)
Аллея, где он стоял, внизу переходила в широкую лестницу, которая вела к движущейся дороге, огибавшей гору.
Ему стало страшно спускаться вниз - на перекрещивающихся трассах было так легко заблудиться с непривычки. Постояв еще немного, Андрей повернулся и пошел обратно, углубляясь в парк.
Поворот, еще поворот...
Видение огромного города не оставляло его. Конечно, старый Ленинград был тоже красив. Нева, дворцы, вздыбленные Клодтовы кони. Но здесь была другая красота - безграничной мощи, бесконечных просторов, размаха и смелой простоты архитектурных решений.
