Валерий Язвицкий - Гора Лунного духа или Побеждённые боги
Пока люди Пьера, все магометане по вероисповеданию, совершали омовение и вечерние молитвы аллаху, он, вскинув ружье, пошел побродить по окрестностям. Проходив с полчаса и чувствуя голод, он повернул обратно и недалеко уже от берега услышал крик боли и смертельного ужаса и крики носильщиков, которые звали его на помощь.
Бросившись к берегу, Пьер увидел жуткую картину — группа его лодочников толпилась на небольшом, узком мыске и изо всех сил тянула за руки и даже за голову своего товарища. Тот кричал неистовым голосом, корчась от боли; левая нога его, ниже колена, была захвачена пастью крокодила, с которой лилась кровь. Остальные люди, не смея подойти ближе, бросали в чудовище камнями и копьями, но крокодил только злобно вращал налитыми кровью глазами, не выпуская своей жертвы. Пьер почти в упор выстрелил в один из этих глаз, и челюсти разжались, выпустив ногу. Ударив хвостом и обрызгав всех илом и грязью, чудовище перевернулось вверх брюхом и медленно поплыло по течению; но уже метрах в десяти от берега, около него показались разверстые пасти его сородичей, и крокодилы начали пожирать убитого.
Осмотрев раненого товарища, Пьер убедился, что кость во многих местах была изломана, а кожа и мышцы изорваны в клочья зубами хищника. Несчастному сделали перевязку, но Пьер выходил из себя, проклиная беспечность чернокожих. Они более, чем кто-либо, знали все опасности своей страны, и все ж крокодилы постоянно едят их, как цыплят. Кроме того, благодаря этому несчастному случаю, приходилось завтра отослать одну лодку обратно в Фашоду.
Но делать было нечего и Пьер приказал готовиться к ночевке. Забравшись в гамак, когда кругом уже пылали костры, он крепко заснул, хотя досадливое чувство ныло где то в груди.
— Ну, утро вечера мудренее, — прошептал он, укрываясь одеялом из верблюжьей шерсти.
* * *Две недели с лишком продолжалось это однообразное плавание к верховьям реки. Все шло благополучно, только москиты отравляли каждую минуту, носясь тучами над рекой и болотами. Лишь по ночам дымные костры отгоняли их и давали отдохнуть от укусов и тонкого писка.
Чем дальше вверх, тем более зарастала камышом и осо-кой Собат, тем мельче становились ее воды, и не раз легкие лодки шуршали плоскими днами по песчаным отмелям. Природа кругом заметно менялась. Саванны почти исчезли, зажатые холмами и предгорьями. С запада наступал на них тропический лес и терялся вдали, где смутно рисовались горные громады, и легким облаком то здесь, то там белели далекие снеговые вершины.
Это приближались предгорья восточной Абиссинии. В воздухе стало влажнее, и особая теплая прель лесов жарких стран все более и более охватывала путников. Леса подступали вплотную к берегам реки, обвитые лианами[11], свешивая с своих ветвей причудливо сплетенные стебли эпи-фитов[12].
Во всей этой гуще чуялась скрытая жизнь, а по ветвям и сучьям лазили и прыгали суетливые мартышки. По ночам особенно ясно слышались трубные крики слонов. Чаще и чаще попадались носороги, а у берегов мелеющей реки тяжело ступали бегемоты, ломая и поедая сочные заросли.
Но вот река будто потеряла свое русло, превратилась в широкое болото, расплываясь в непроходимых чащах лесов.
Здесь пришлось расстаться с лодочниками, которые возвращались в Фашоду, чтобы потом плыть по Бахр-эль-Дже-белю к озеру Альберт-Ниаца с каким-то грузом для Английской Восточной Африки. Пьер дал бумагу к Вильксу, так как он предусмотрительно не брал с собой денег, чтобы не соблазнять зря своих спутников. С ним было только два ящика с бусами, браслетами и ожерельями, которые были взяты на всякий случай, если понадобится купить что-либо у туземцем или сделать подарок.
Прощаясь, лодочники сказали, что километрах в двенадцати на лесном холме есть небольшой дуар[13] галласов, потом радостно повскакали в свои лодки для легкого пути вниз по течению.
— Алла мусселем ву селем аалейку![14] — крикнули они в последний раз, скрываясь за деревьями.
— Салла эннеби![15] — ответил им Пьер и дал знак к походу.
Гуськом вытянулись друг за другом носильщики с ящиками и тюками на головах. Пьер и Ибрагим шли впереди. После недалекого, но трудного пути по корням деревьев, пробираясь сквозь кусты и лианы, они добрались до указанного дуара. Деревья поредели, стали попадаться каменные глыбы, овраги, обломки скал, а где-то ревел и бурлил горный водопад. На открывшейся возвышенности, довольно пологой, путешественники увидели несколько хижин с высокими конусообразными крышами. Но близость деревушки оказалась обманчивой. Нужно было подняться еще с полкилометра вдоль террасы, густо поросшей пробковым дубом и буками.
Свершив подъем, Пьер будто вступил в другую страну, с другим климатом. После тропической роскоши и яркости глаз с любовью встречал, как родных, кусты орешника, широкие вязы, дикие груши, серебристые ивы, кипарисы, каштаны, обвитые диким хмелем и повиликой. В лесах пахло миртом и маслинами, и густой волной ходил запах цветущих олеандров.
Горный дуар населяли галласы, признающие власть абиссинского негуса. В общем они мало отличались от лодочников, доставивших сюда Пьера, но были культурнее и разводили кофейные плантации внизу, в долинах с тропическим климатом.
Они гостеприимно приняли Пьера и объявили, что граница Абиссинии начинается от их деревни. Он ни звуком не обмолвился о Паруте и горе Лунного духа, зная суеверность дикарей и боясь, что носильщики покинут его, как только станет им известно о цели путешествия. Он объявил, что отправляется к негусу, у которого состоит на службе, и подробно расспросил галласов об условиях местности, долинах, подъемах и горных перевалах. Подарки бусами и браслетами сделали их окончательно друзьями.
Глава племени привел Пьера к своей куббе[16] и торжественно произнес на языке своей религии:
— Мархабкум![17]
Пьер взял с собой Ибрагима, сказав ему, что хочет прочесть свою священную книгу и возблагодарить аллаха за счастливо совершенный переход. Ибрагим одобрил его намерение выразительным кивком головы и занялся разговорами с хозяевами. Пьер тем временем, вынув детальную карту Абиссинии и Английской Южной Африки, углубился в изучение предстоящего ему на завтра пути.
Он решил провести в этом дуаре остаток дня и ночи, чтобы дать себе и людям хорошенько отдохнуть и запастись свежими силами для горных переходов.
Ночь провел он в куббе, спокойно выспавшись на постланном верблюжьем войлоке, и только перед самым рассветом сон его был потревожен. Но Пьер был доволен, так как в награду за беспокойство увидел редкую сцену, какую не всякому европейцу приходится видеть.
