Юрий Кувалдин - Ворона
- Но и Борхес для компании Гоголя и Чехова, думаю, маловат, - сказала Ильинская.
- Вы читали Борхеса? - спросил Миша.
- Просматривала.
- Пойдемте пить чай, - сказал Абдуллаев.
Медленно, под звуки виолончели, опустился занавес. Актеры вышли на улицу покурить. В парке пели птицы. Было по-июньски светло. У забора еще тлели угли от шашлыка. Миша как бы впервые посмотрел на высокую ель и заметил на кончиках ветвей светло-зеленые молодые наросты. Выше, над елью, было небо, синее, с белыми облаками. Когда долго смотришь на небо, то голова начинает кружиться. Миша опустил голову и посмотрел в даль липовой аллеи, ведущей к новому дому Абдуллаева. А в дом идти не хотелось, так хорошо было на улице.
Между первым и вторым действием прошло два года. Поднялся занавес под взвизги скрипки. На сцене - одна из комнат в доме Абдуллаева. На кровати лежит сильно исхудавший Соловьев. Возле него сидит старый артист Александр Сергеевич.
- Полегчает, - сказал Александр Сергеевич.
- Не умирать же в пятьдесят лет! - шутливо, но тихо, с одышкой, сказал Соловьев.
Помолчали.
- Надо было раньше Алексею показаться, - сказал Соловьев.
- У тебя сразу шишка на спине выросла?
- Год назад почувствовал вдруг - растет и болит. Начал вспоминать. Вспомнил, что зимой, у гастронома, поскользнулся и упал на спину. Ударился.
- Пройдет, - сказал Александр Сергеевич, хотя не верил в то, что говорил.
- Вспоминаю свое счастливое детство, - еще тише прежнего сказал Соловьев. - Я ведь деревенский, родился в Воронежской области. Деревня наша замечательная была. Босиком по траве бегал. Кнут сам себе плел, был подпаском. Хорошо. Молоко из-под коровы пил. Зачем мы в Москву приехали? Не понимаю. Учиться, учиться! В Москву, в Москву! Оглядываясь назад, вижу, что все куда-то провалилось... Шампанского бы теперь...
Соловьев затих. Александр Сергеевич в испуге встал. Свет погас. Потянула свою волынку виолончель. Когда свет зажегся - на скамейке в парке сидела Ильинская с книгой в руках.
Александр Сергеевич с Алексеем подошли к ней.
- Соловьев умер, - сказал Александр Сергеевич.
Ильинская уронила книгу на колени, вскрикнула.
- А Абдуллаева все нет, - сказал Алексей. - Поехал за Машей.
Через полчаса к дому подъехала "скорая". Санитары вынесли тело Соловьева на носилках, погрузили в машину и повезли в морг.
Перед гробом Соловьева в зале прощания стояли: Абдуллаев, Миша, Маша, Ильинская, Александр Сергеевич, Алексей, родственники, бывшие сослуживцы из НИИ.
- Кому теперь ругать жизнь? - вздохнул Александр Сергеевич.
- Некому, - сказала Ильинская и пошла по липовой аллее к дому.
На застекленной террасе с видом на реку играли в карты Абдуллаев, Алексей, Миша и Маша.
- Надоело играть, - сказала Маша, отбрасывая карты. - Да и статью мне надо заканчивать.
Маша работала уже год у Абдуллаева, в его газете, главным редактором.
- Я и не думала прежде, что мне так будет нравиться работать в газете. Ведь вот что удивительно: слова для меня приобрели другое значение. Каждое слово на вес золота.
- Например? - спросил Миша.
- Да вот - первая полоса. На ней должно быть не менее шести материалов, чтобы глаз бежал у читателя, было что посмотреть. А я должна этот глаз каким-то приемом остановить. Я сигналю: "Анатолий Чубайс решил, что чековая приватизация увенчалась полным успехом". Крупно так это, черным, то есть полужирным шрифтом. И все! Понимаешь? Это целое искусство! Я понимаю, Миша, что ты меня можешь назвать изменницей, но книжка моих рассказов, выпущенная два с лишним года назад тиражом в тысячу экземпляров, до сих пор не распродана. И все в той книжке детский лепет. Эти, извини, сопли в сахаре: "Розовые, розовые, розовые лепестки утренней зари..." А тут в номер: "Американская финансовая группа 20-20 рассматривает возможности инвестиций в России". Понимаешь?
Бывший врач кремлевки Алексей, хромая, вышел к рампе с балалайкой, пропел:
Долго в цепях нас держали, Долго нас голод томил. Черные дни миновали, Час искупленья пробил...
- Почему ты не ходишь в черном? - спросил Миша. - Тебе очень был к лицу черный цвет. Твои короткие, ершистые черные волосы, черные брови...
- У меня есть черное вечернее платье. Когда-нибудь увидишь.
- Маша, ты прекрасна, изумительна, великолепна! - сказал Абдуллаев. - С тобою мы завоюем не только Россию, но и весь мир!
Миша вышел на авансцену и проговорил в зал:
- Вороны способны к сложным формам поведения.
На террасе была плетеная мебель. Кресла-качалки, стулья, круглый стол - все сплетено из белых прутьев хорошего дерева.
Александр Сергеевич сидел в кресле-качалке. Миша сел возле артиста на стул. Миша спросил:
- Вы прочитали мой последний рассказ?
- Да. С удовольствием. Вы в архивах работали?
- Нет. Но о многом из эпохи Грозного вычитал в книгах.
- Сильный и страшный рассказ! - воскликнул Александр Сергеевич. Как там у вас живых баграми заталкивают под лед в Новгороде! А пьяный царь девок щупает. Очень сильно! Вы взяли прекрасный сюжет из русской истории. Так и нужно. Обязательно художественное произведение должно выражать серьезную, большую мысль. Как говорил Чехов, только то прекрасно, что серьезно. Продолжайте писать, вы талантливый человек!
Миша от смущения покраснел.
- Пора и обедать, наверное, - сказал Алексей.
- Я распорядился, - сказал Абдуллаев. - Через полчаса все будет готово.
- Какой чудесный вид с террасы на реку! - со вздохом умиления сказала Ильинская. - Живу здесь два года и никак не привыкну к этой красоте. Такое впечатление, что паришь над рекой!
- Красиво, - согласился Алексей.
- Очень красиво! - усилил оценку Александр Сергеевич.
Свет на сцене медленно погас, затем луч прожектора выхватил из тьмы восторженное лицо Маши.
- В заголовки новостей субботнего номера! - начала она и продолжила: - Банкиры России не склонны преувеличивать проблему оттока капиталов на Запад. АО "Пермские моторы" получило заказ на изготовление двигателей для правительственного авиаотряда. Конфликт Вила Мирзаянова с генпрокуратурой и контрразведкой завершился победой ученого.
Дали общий свет. Александр Сергеевич беседовал с Мишей.
- Вот некоторые субъекты говорят, что раньше было лучше, жизнь была спокойнее, - сказал Александр Сергеевич. - Но это не так, и вы это здорово показали. Культурный прогресс человечества идет очень медленно. Мы живем в лучшее время, по сравнению с прошлыми временами, хотя дикости еще много, но значительно меньше, чем прежде. И вы пишете лучше, чем прежде... Тогда вы плели, как вон Маша, - кивнул Александр Сергеевич в ее сторону, - непроницаемую словесную ткань, и только. Хотя тканью то плетение назвать нельзя. Ткань - вещественна и имеет свое предназначение, а то было нечто... бессмысленное. Когда нечего сказать, я думаю, когда пуста душа, то начинается плетение, объемы, главы, как роман на голову, вместо снега! Мертвые слова, фанерное искусство. А у слов есть душа! Вот в чем дело. Эту душу слов нужно почувствовать и познакомить слово со словом. А это могут делать единицы.
