Юрий Кувалдин - Ворона
- Честно говоря, я сейчас, глядя на вас, подумала, что старики в тысячу раз интереснее молодых. Жаль, что вы не молодой, а то бы я вас полюбила.
- Отчего это вам вдруг захотелось любви? Вам ее не хватает?
- Вам я могу сказать. Очень не хватает. То есть она у меня бывает почти что каждый день, но мне этого мало. Я какая-то ненасытная.
Александр Сергеевич погладил ладонью ее спину, потом быстро встал и пошел в воду.
Алексей задремал у куста, удочка выпала из рук.
- Клюет! - крикнул Александр Сергеевич, выбредая освеженным, в каплях, из воды.
Алексей встрепенулся, медленно вытянул леску из воды и начал сматывать удочку. Маша переплыла реку, вышла на берег, сказала:
- Чей выход?
Сверху послышался голос режиссера:
- Вороны!
- Я поменяю все свои жизненные устои ради свободного перемещения в пространстве истории, до истории и после истории, я невольница свободы, выброшенная из небытия биологическим мутным плевком кодирования осмысленной природы. Что это? Насмешка! Надо мной смеются! Минута любви и - вот тебе, пожалуйста, появляется человек, с его гуманизмом, историзмом, философизмом... Я не понимаю. Отказываюсь понимать плевое дело создания человека и такой огромный трагизм в конце: он умер! Его плюнули самым банальным образом, даже стыдливым образом, потому что все люди стесняются этих тем, так вот, его выплюнули - мгновение-жизнь - и конец. Играйте Рихарда Штрауса! Вот в чем вся бессмыслица нашего существования - в нашем неволии в плевом деле жизни!
Вошли в калитку. Сначала Маша, затем Алексей, следом, замыкающим, Александр Сергеевич.
- Что-то я раздумался, и мне хорошо от этого состояния, - сказал Александр Сергеевич и продолжил: - Вот калитка скрипит, петли заржавели, хотят быть смазанными. Нужно смазать. Вообще нужно работать, работать... Работать над собой.
- Это ваша профессия - работать над собой, - сказал Алексей.
- Это дело всех и каждого, - сказал Александр Сергеевич. - Обратите внимание, что калитка при входе разных людей скрипит по-разному, словно вживается в наши характеры, и чем хуже человек, тем противнее она скрипит. Так как калитка скрипит в той или иной мере всегда, то я делаю вывод, что все мы по-своему плохие, нам только кажется, что мы хорошие.
- Александр Сергеевич, вы прекрасны в измерении лета! - воскликнула Маша. - Утром я проснулась и увидела в трехлитровой стеклянной банке букет свежесломанной сирени. Солнечный свет падал с тыльной стороны, и вода в банке источала золотое сияние. Я смотрела на это чудо и как бы окидывала взором всю свою "плевую" жизнь, и она - жизнь - казалась мне в эти минуты содержательной и даже счастливой.
Алексей почесал затылок и тоже поддержал тему:
- Знаете, когда светлые густые ветви березы при дуновении ветра отстраняются, то открывают в глубине растущую сосну, темные ветви которой напоминают выглядывающего из окошка старика. Если бы человек был столь же непосредствен, как природа, то он бы не гонялся за счастьем, а просто был бы счастлив всегда.
- Среди молодой крапивы пробились садовые крупные ландыши, - сказал Александр Сергеевич и после паузы добавил: - Если бы ландыши цвели круглый год, то жить было бы скучно. Русский человек непостоянен потому, что живет в непостоянном климате. Зима и лето - суть перепады настроения русского человека, точнее: от добра ко злу.
Ильинская дремала в кресле-качалке.
- Абдуллаев молодец! - продолжил Александр Сергеевич. - Как ему все ловко удается. Я представить себе не могу, чтобы я мог придумать нечто подобное.
- Мало придумать, - сказал Алексей. - Придумщиков у нас хватает. Осуществить придуманное! Это да!
- И у меня где-то на донышке души - волнение, - сказал Александр Сергеевич. - Вдруг да вся эта наша райская жизнь кончится. Ну, случится что-нибудь с Абдуллаевым.
- Случиться может с каждым, - сказал Алексей. - Генеральные секретари хоть и казались вечными, но...
- Это вы правы, - согласился Александр Сергеевич. - Ничего нет вечного... И тем не менее живешь и волнуешься.
- Жизнь - это и есть волнение, - сказал Алексей. - Волнение заканчивается со смертью.
- Эта мысль, мысль о смерти, говорит мне о том, что я живу, - сказал Александр Сергеевич. - То есть я хочу сказать, что смерть подчеркивает жизнь!
Приехали Миша и Абдуллаев. Они шли от калитки улыбаясь и о чем-то разговаривая. Голосов не было слышно. Абдуллаев нес дыню, а Миша - огромный арбуз. На площадке перед домом стояла корзина, Миша не заметил ее, споткнулся и выронил арбуз. Арбуз раскололся с хрустом и забрызгал красными пятнами белый костюм Абдуллаева.
- Ух, черт! - воскликнул Миша.
- Ничего, очаровательные мои! - сказал Абдуллаев.
- Бывает, - сказал Александр Сергеевич.
- Какой вы неловкий, - сказала Ильинская.
- Арбуз-то был спелый! - огорчился Алексей.
- А я все равно попробую, - сказала Маша, нагибаясь к красной сахаристой мякоти.
Она упала на колени и стала жадно есть арбуз.
- Когда бы здесь никого не было, - сказал Миша, - с ели слетела б ворона прямо на расколовшийся арбуз. А услышав, что кто-то выходит из дому, схватила бы, как и ты, Маша, огромный кусок и как-то боком взлетела на дерево, и под ней закачалась бы ветка. Маша, взлети на дерево!
Маша рассмеялась, но с колен не встала, продолжая есть арбуз.
Миша указал рукой куда-то в правую кулису и задумчиво сказал:
- Этот старый дуб еще неделю назад стоял, как больной, без листьев среди уже вовсю зазеленевших деревьев, стоял как усыхающий, но, пережив вызванные, по народным поверьям, собственным пробуждением холода, разом ударил всею своей кудрявой мощью.
Все посмотрели на предполагаемый дуб в правой кулисе.
На террасе сели обедать. Подали утиную шейку фаршированную, форшмак в булке, борщ, телятину, запеченную в молочном соусе.
- Если сегодня не будет дождя, - сказала Ильинская, - то его не будет сорок дней.
- Помню, месяц не могли снимать, потому что шел дождь, - сказал Александр Сергеевич. - Я тогда играл комиссара с четырьмя ромбами. С самим по прямому проводу должен был в кадре говорить!
- Никак не пойму, почему в мире происходит соподчинение? - сказал Алексей. - Все люди одним и тем же образом рождаются, но затем выстраиваются в соподчиненную цепь.
- Иначе нельзя, - сказала Ильинская. - Хаос будет.
- Вкусен же борщ! - сказал вспотевший Александр Сергеевич.
- Кушайте, очаровательные мои! - сказал Абдуллаев.
- Оказывается, крапива - очень красивое растение. Я читала в саду и время от времени любовалась ею, - сказала Ильинская.
- Каждое растение - полезное и бесполезное с точки зрения человека - по-своему красиво, - сказал Миша. - Каждое имя по-своему тоже очень красиво. Петр, Грозный, Скуратов!
