Евгений Прошкин - Механика вечности
— В нормальных фильмах для путешествий во времени нанимают мордоворотов из спецподразделений.
— Чтобы одолжить одного такого у государства, пришлось бы многое объяснять. А здесь столько тумана, что неизвестно, знает ли о Проекте сам президент. В общем, они решили отправить постороннего — тихого, серого, незаметного, которого никто не хватится.
— Ты так и не женился?
— Вопросы потом, ладно?
Мефодий начал одеваться, и я не без зависти отметил, что его руки куда крепче моих.
— Занялся спортом? — спросил я. — Чего это дернуло на старости лет?
— Поговори еще! «На старости», — передразнил он беззлобно. — У меня здоровья в десять раз больше, чем у тебя. То, о чем ты подумал, тоже в порядке, жалоб не поступало. И питаюсь по-человечески… — Он покосился на пакетик чая, утыканный окурками.
Мефодий уже застегивал рубашку, когда я заметил у него на животе широкий кривой шрам. Рубец был бледным и гладким — видимо, появился он давно.
— Откуда такая отметина?
— Где? А, это? После расскажу.
— Как же ты затесался к ученым?
— Все определил случай. Правда, его подготовка обошлась в приличную сумму. Тот самый товарищ устроил мне встречу со своим начальством. Если б ты знал, какая была конспирация! — Мефодий даже прищурился от удовольствия. — И я им подошел. — Он нежно погладил черный предмет на столе. — Они выбирали подопытного кролика и не догадывались, что кролик выбрал их сам. Интересно, что бы ты подумал, если б я появился прямо в комнате?
— Так и живешь в этой квартире? Дом еще не развалился?
— Нет, конечно. В смысле, не живу. Оставил как память о молодости. Хотя скоро придется с ней расстаться, по просьбе общественности. Горят желанием открыть здесь музей.
— Музей чего? — не понял я.
— Чего? — Мефодий подался вперед, приблизив свое румяное лицо к моему. — Музей меня, Миша! Ну и тебя, естественно.
От таких слов у меня сладко засвербило в груди. Чтобы чем-то занять задрожавшие пальцы, я принялся барабанить по скатерти. Водки, как назло, в доме не было.
— Все-таки удалось?
— А почему нет? — отозвался Мефодий, и мне вдруг захотелось хоть на миг почувствовать себя им — стареющим мэтром, изнемогающим от славы.
— Тебе ровно пятьдесят?
— Хочешь вычислить, из какого я года? Прибавь к своему две тысячи шестому еще двадцать. Дальше машинка не пускает.
— Две тысячи двадцать шестой. Выходит, пятьдесят. И как там… у вас?
— Помаленьку. Вот тебе, кстати, сувенирчик. Извини, подарить не могу. Только посмотреть.
Мефодий протянул мне толстую книгу в красивой обложке.
— "Ничего, кроме счастья", — прочитал я вслух.
Вверху, в малиновых облаках, летящих по розовому небу, стояло: «Михаил Ташков». Только увидев свое имя, я до конца осознал, что держу в руках роман, написанный мною, пусть не сейчас, а спустя годы, но это моя, моя книга, она все же издана, кем-то куплена и прочитана!
Меня вдруг переполнила какая-то детская радость. Торжествовал ли я, испытывал ли гордость? Нет, не это. В мозгу ослепительно сияло лишь одно: постижение сбывшейся мечты. Тайные грезы наконец воплотились в нечто осязаемое. В Мою Книгу.
Не знаю, сколько я просидел вот так, безумно вглядываясь в подобие танка на обложке, боясь пошевелиться, не решаясь раскрыть книжку — вдруг страницы окажутся пустыми?
Пока я приходил в себя, Мефодий допил чай и включил телевизор.
— Ностальгия, — пояснил он.
— Наверное, за двадцать лет многое изменилось. Рассказал бы что-нибудь.
Он опустил глаза и снова положил руку на свой пульт, словно опасаясь, что я его отниму.
— Когда меня отправляли, то предупредили о возможных последствиях. Чем больше я сделаю в прошлом, тем меньше у меня шансов вернуться в свое настоящее. Я должен постараться ни на что не влиять. Только заглянуть сюда и сразу назад.
Некоторое время Мефодий молчал, потом по-свойски взял мою сигарету. Он принимал какое-то важное решение. Я так же молча ждал, наблюдая, с каким отвращением он затягивается.
— Даже сигареты с собой не захватил, — сказал он. — Потому что у вас таких еще нет. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Будущее можно изменить? Но тогда сам факт твоего появления…
— Нет. История обладает определенной инерцией. Чтобы столкнуть ее с естественного пути, нужно совершить что-то выдающееся. Прежде чем решиться на эксперимент с человеком, они перетравили кучу крыс. Давали им отраву и фиксировали смерть, а потом переносились назад и яд из клеток убирали. Крысы оказывались живыми. Цивилизация, сам понимаешь, от таких опытов не рухнет, но если я расскажу тебе о будущем, то ты сможешь к чему-то подготовиться, и тогда…
— Обещаю этого не делать, — неуверенно проговорил я.
Мефодий засмеялся.
— Что обещаешь? Не уворачиваться от ножа, который чуть не отправил меня на тот свет? Обещаешь перейти улицу именно в том месте, где тебя собьет машина? Ты и так узнал гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Например, что проживешь еще как минимум два десятка лет.
— Ты явился, чтобы сообщить только об этом?
Фильм по телевизору закончился, но вместо обычного блока рекламы на экране появился встревоженный диктор. Я схватил со стола пульт и удерживал кнопку громкости до тех пор, пока глухое бурчание в динамиках не превратилось в членораздельную речь.
— …Управление внутренних дел города Москвы.
Диктора сменил майор милиции, тут же скрывшийся за контрастной фотографией. На ней был изображен длинноволосый мужчина средних лет, лежавший на газоне, и хотя его одежда была в относительном порядке, а лицо выражало абсолютную безмятежность, сама поза несла в себе то неуловимое, что с полной определенностью говорило: мужчина мертв.
— Труп был найден пятнадцатого сентября в районе Измайловского парка. Документов, удостоверяющих личность, не обнаружено. Попытки правоохранительных органов установить его личность успехом не увенчались. Особые приметы убитого: на левом запястье имеются две татуировки в виде слов «Кришна» и «Навсегда». Просим всех граждан…
— Дела, — вздохнул Мефодий. — У нас такого безобразия не водится, — добавил он не без гордости.
— У нас тоже, — проронил я уязвленно, как будто неопознанный покойник в кустах был моим личным промахом.
Телевизор снова показал фотографию, на этот раз с таким увеличением, что лицо заняло весь экран. Волосы убитого были аккуратно расчесаны на прямой пробор и подвязаны трогательной цветастой тесемкой. Со строгим костюмом эта хипповская фенечка никак не вязалась. И еще наколки. Они сказали «Кришна». Да хоть Будда, кто по молодости не балуется, но зачем ленточка в волосах?
