Виктор Невинский - Под одним солнцем
— Непонятно, — продолжал чиновник, сидя на столе, — очень непонятно… Так вы не за документами?
— Нет, я же сказал.
— Я подумал, что вы, как и все… Просто эпидемия какая-то. Так что вас интересует?
Он задал этот вопрос так, словно конкурсы на то и учреждаются, чтобы подавать документы и сразу же требовать их обратно.
— Меня интересует, не откладывается ли заседание конкурсной комиссии и будет ли объявлен новый набор? Вы, наверное, слышали?
Уши чиновника зашевелились.
— Нет, решение будет объявлено послезавтра, как и было намечено. Можете не беспокоиться. Конкурировать-то будут трое, вы, Конд и еще Ромс. Удивительно… трое на всю планету… Постойте! Вы что-то знаете. Ну скажите мне, на вашу судьбу это никак не повлияет, мне просто любопытно…
Упоминание о Ромсе ослабило мое внимание, и маска неведения, которую я удерживал на лице, спала. Да, теперь я знал, знал все. В груди закипела такая ярость, что я даже не сумел сдержать ее. Отделавшись кое-как от чиновника, я вышел на улицу. Должно быть, я ругался вслух, потому что встречные прохожие удивленно таращили на меня глаза. Я сам не знал, куда иду, шел просто для того, чтобы немного успокоиться.
Добравшись до какого-то сквера, я сел на первую попавшуюся скамью и принялся обдумывать создавшееся положение. Меня вовсе не радовала перспектива лететь вместе с Ромсом, и уж совсем не хотелось, чтобы Ромс летел вместо меня. Сильнее всего угнетала мысль, у что мы сами дали ему шансы попасть в экспедицию. Сами! Нужно было что-то предпринимать, но что? Мысли путались. Я изобрел по меньшей мере десяток способов, которые, как казалось, позволяли отделаться от Ромса, но, хорошенько подумав, забраковал их все. Его положение было неуязвимо. С таким же успехом Ромс мог строить планы в отношении нас с Кондом, выбирая себе более угодного партнера.
Перед моей скамейкой в большой луже, оставшейся после недавнего дождя, играли мальчишки. Их было трое, один постарше, а двое других совсем еще малыши. Глядя на их веселые забавы, я несколько успокоился и на время забыл обо всем. Разве можно думать о тяготах жизни, наблюдая, как играют дети? Они отчаянно плескались, издавали радостные вопли и бегали вприпрыжку, налетая друг на друга. Но было в этой игре уже что-то от взрослых, — старший загонял своих более слабых товарищей в самую глубину грязной лужи. Я поднялся со скамьи и схватил его за шиворот. Дав ему затрещину и восстановив таким образом в мире некоторую долю справедливости, я зашагал домой, где меня с нетерпеньем ждал Конд.
— Ну как? — спросил он.
Я рассказал. Конд выслушал молча. Ни один мускул на его лице не дрогнул.
— Всё?
— Всё.
— Так, — произнес он мрачно и начал одеваться.
— Ты куда?
— Есть дело. — Он был уже в дверях.
— Ты что задумал? Давай обсудим.
Я вскочил с места, пытаясь остановить его.
— Пусть это тебя не заботит. — Он отстранил меня и уже с порога добавил: — Не разыскивай, понятно? Приду сам.
Хлопнула дверь. Я некоторое время сидел, безучастно устремив взгляд в одну точку, но, вспомнив выражение лица, с которым ушел Конд, поспешно поднялся. Его нужно вернуть!
Я выскочил на улицу. Куда идти?. Конд, очевидно, направился к Ромсу, но где искать Ромса в этом огромном городе? Адреса я не знал, а действовать нужно быстро, иначе Конд успеет наделать глупостей. В ближайшей справочной мне удалось установить номер гостиницы, где остановился Ромс. Я поймал наемную машину и помчался в гостиницу, негодуя на ограничитель скорости, действующий в городе. У входа в здание машина затормозила. Я выскочил из нее и торопливо взбежал по ступенькам.
— Пилот Ромс у себя?
— Кто? — служащий был, видимо, туговат на ухо.
— Ромс! — крикнул я громче.
— Ромс… Ромс… — задумчиво проговорил тот, мучительно вспоминав. — Кажется, на месте. Впрочем, нет, ушел недавно. Тут его уже спрашивали. Они вместе ушли.
— Кто его спрашивал?
— Что?
— Кто его спрашивал?! Звуконепроницаемый пень, — добавил я уже тише.
— А-а, спрашивал такой высокий мазор. Сказал, что знакомый. Летали они где-то вместе.
Ясно, это был Конд.
— А куда ушли?
— Кто?
— Кто-кто! Они, конечно!
— Не знаю, ничего не сказали. Ушли и все.
Больше я ничего не мог узнать. Последняя нить оборвалась. Что же теперь делать? Где их искать? Я медленно брел по улице, чувствуя, что задыхаюсь от жгучей злобы и омерзения. В таком состоянии домой идти не хотелось. Там было пусто, холодно и одиноко. Нащупав в кармане несколько монет, я свернул в призывно раскрытые двери бара.
Несмотря на сравнительно ранний час, зал был почти полон. Я с трудом протиснулся через толпу. Свободное место отыскалось в самом углу, возле окна, задрапированного тяжелым пыльным занавесом. Усевшись, я погрузился в изучение реестра напитков, чтобы на звеневшие в кармане два ти одурманить себя как можно эффектнее. Мои исследования неожиданно были прерваны.
— Простите, ммм… если не ошибаюсь, мазор Антор, пилот?
Я поднял голову. Напротив сидел пожилой человек в поношенном платье, устремив на меня мягкий взгляд своих широко расставленных глаз.
— Да, в чем дело?
Мужчина замялся, будто испугавшись своей смелости, но, преодолев смущение, заговорил снова:
— Собственно говоря, ни в чем… Простите, я вас отвлекаю…
— Ничего.
— Мне просто хочется побеседовать с астролетчиком, Видите ли, мой сын, ммм… — тут собеседник опять замялся, — скоро кончает инженерную школу, а потом собирается сдавать на диплом астролетчика, и мне хотелось бы…
— Знать, сколько мы зарабатываем? — Я усмехнулся.
— М-м, не это… не только это.
— Что же еще? Простите. — Я повернулся к автомату и, опустив монеты, набрал две порции оло, в тяжелые, как гири, бокалы.
— Так что же еще?
— Вообще, хотелось бы знать вообще… — Мужчина замолчал.
— Непонятно.
— Меня интересует ваша жизнь. Ммм… ее трудности, радости. Я читаю вестники, но, мне кажется, они не отражают ее действительным образом. Или я не прав? Простите, но с астролетчиком мне еще не приходилось встречаться.
Я выпил порцию оло и откинулся на спинку стула, дожидаясь действия напитка. Через минуту в голове поплыл приятный расслабляющий туман.
— А как вы сами представляете себе нашу жизнь? — спросил я. Собеседник начал меня занимать.
Он наклонился ко мне и посмотрел прямо в глаза.
— Я, право, затрудняюсь. Ммм… но мой сын и я… мы считаем, что она должна быть яркой… ммм… наполненной и…
— Чепуха.
— Что? — он испуганно отшатнулся.
— Чепуха, нет этого.
Мы замолчали.
— Наполненной… Яркой… — задумчиво повторил я, обращаясь больше к самому себе, чем к собеседнику, — трудностей много, а радостей… Ваш сын молод, конечно?
