Максим Фрай - Энциклопедия мифов (Том 2)
Убедившись, что проникнуть в дом ей не по силам, лиса устраивалась в густом кустарнике, выбирая местечко поближе к веранде. Сворачивалась клубочком. Слушала болтовню женщин. Покусывала кончик собственного хвоста от досады, что не может присоединиться к их беседе. Незнакомки казались ей почти сестричками, все трое. Лиса (женщина, которой снилось, что она превратилась в лису) то и дело узнавала в них себя. Словно была мозаикой, составленной из фрагментов их настроений, поступков, реплик, жестов и поворотов головы. Лисе хотелось прильнуть к их ногам, потереться, приластиться, чтобы скрепить телесным прикосновением смутное, неосязаемое душевное родство. Но в этих снах о доме с башенкой на вершине холма ее желания не имели никакого значения...
Пробуждаясь, она всякий раз разочарованно вздыхает: опять ничего не получилось. Но губы тут же складываются в мечтательную улыбку: не сегодня, значит потом, чуть позже. Когда-нибудь. Предначертанное всегда исполняется, поэтому нужно лишь подождать. Закрыть глаза и сосчитать до ста, как в детстве, когда хотелось ворваться в комнату, где родители наряжали новогоднюю елку: перечисление порядковых номеров от единицы до сотни было чем-то вроде входного билета и немного скрашивало ожидание.
Совсем чуть-чуть.
Глава 11
Лу Бань
... когда Лу Баню минуло сорок лет, он удалился в горы Лишань и изучал секреты магии.
- А мне у Сэлинджера больше всех нравился другой рассказ, - доносится до меня тихий голос Алисы. - Там парочка уединилась в постели, и тут мужчине звонит муж любовницы, долго и сбивчиво жалуется на жену, которая уже давно его не любит, вот и сейчас, дескать, куда-то исчезла после вечеринки. Тот его утешает, говорит: "не беспокойся, выпей, ложись спать, она наверняка уехала с друзьями пропустить по стаканчику и скоро объявится". Рогатый муж кое-как успокаивается и прощается, любовники принимаются смущенно обсуждать ситуацию, а через несколько минут телефон звонит снова. Это опять муж женщины, он с облегчением сообщает, что она вернулась. И все. Представляете?! Я потом еще долго надеялась: а вдруг какая-нибудь добрая душа уже "вернулась" домой вместо меня, и значит мне... - она осеклась и умолкла.
- И значит, тебе возвращаться необязательно, - в тишине голос Юстасии звучит, как приговор.
- Ну да, - задумчиво соглашается Алиса. - Лучшее, что может сделать женщина за сорок - исчезнуть, оставив вместо себя мало-мальски пристойного двойника... Только ничего не получалось. Я всегда приходила домой, и никого похожего на меня там не обнаруживалось.
Они еще какое-то время щебечут на веранде, их голоса убаюкивают меня, и я снова погружаюсь в зыбкую разноцветную реальность обманчивых воспоминаний о жизни какого-то смешного мальчика по имени Макс. Пока я сплю, подразумевается, что я - это он и есть...
Глава 12
Лха
В тибетской мифологии божества, обитающие в небе. <...> Лха бытия возник в результате взаимодействия двух цветов - желтого мужского и голубого женского.
На сей раз пробуждение сопровождалось весьма интенсивными ощущениями не сказал бы, что они показались мне приятными. Зато я сразу понял, на что это похоже.
Однажды очень давно (или этого вовсе не было?), когда я учился в десятом, кажется, классе средней школы (надо же, какие интересные подробности!) - я всерьез разругался с родителями и временно поселился у своей старшей сестры. Ее пятилетние близнецы, мои, стало быть, племянники, обожали по утрам забираться ко мне в кровать, и щекотать меня, пока я не проснусь. Этакий беспощадный "биологический будильник".
Так вот, мои теперешние ощущения здорово смахивали на те, давно забытые. Только ни постели, ни одеялу с подушкой не нашлось места в моей странной жизни: я снова сидел в красном кресле, к которому так привык, что считал его почти неотъемлемой частью своего зыбкого тела.
Разумеется, никаких племянников поблизости не обнаружилось, и вообще никого не было рядом - ни в просторном холле виллы Вальдефокс, ни в общей столовой, ни на веранде, ни в темном коридоре, ведущем на кухню. Ничего удивительного: стояла глухая ночь, самое тихое время, когда неугомонные полуночники уже отправляются спать, а "жаворонки", привыкшие вставать задолго до позднего зимнего рассвета, досматривают свои сновидения, второпях, как последние страницы каталога дешевого универмага, которым суждена медленная и мучительная гибель в помойном ведре.
Щекотка, тем не менее, была самой настоящей. Я-то грешным делом, уже забыл (или никогда не знал?) сколь интенсивные ощущения приходится испытывать живым людям, поэтому поначалу совершенно очумел - нечто в таком роде могло бы случиться, разве что, с мумией египетского фараона, если бы на беднягу вдруг обрушился приступ зубной боли. Шок, впрочем, прошел довольно быстро, но к тому моменту во мне уже произошли некие таинственные необратимые изменения.
Начать с того, что я вдруг испытал непреодолимое желание потянуться, размять затекшие конечности и чуть не заорал от удовольствия, когда сладко захрустели все мои суставы. Секунду спустя, я понял, что не просто как следует потянулся, а выпрямился во весь рост, встал на ноги, так что овеществившаяся, наконец, задница тут же утратила возможность соприкасаться с красной обивкой кресла. Это было восхитительно - как любая перемена участи; в то же время, я испугался так, что в глазах потемнело.
Страх сам по себе тоже был новым ощущением: свежим, волнующим и, что уж скрывать, по-своему приятным, хвала адреналину!
Стоило мне покинуть кресло, и волна удивительных перемен захлестнула то ли меня, то ли темный холл виллы, а вместе с ним и весь остальной мир. Я быстро выяснил, что темнота теперь обладает свойством скрывать от меня очертания предметов - прежде, пока я сидел в кресле, у меня не возникало подобных проблем, я отчетливо видел каждую паутинку в самом дальнем углу под потолком. А когда я зажмурился, меня окружила вовсе уж непроницаемая темнота - и так, оказывается, бывает! Я сжал руки в кулаки, потом разжал, изумляясь тому, какая дивная симфония разнообразных физических ощущений сопровождает сие незамысловатое действо.
Но проклятая щекотка - то, что я поначалу счел щекоткой - не давала мне сосредоточиться на упоительных экспериментах. Теперь этот своеобразный зуд больше походил на страстное желание сделать что-то весьма конкретное... но вот что именно?
По истечении несколько мучительных мгновений, я вдруг понял, что должен покинуть холл и подняться наверх по лестнице. Я еще не знал, куда именно мне следует попасть, и, уж тем более - зачем; но был совершенно уверен, что пойму это по дороге. В любом случае, я не мог оставаться на месте.
Щекотка уже извлекла меня из кресла и теперь гнала вверх по лестнице, пролет за пролетом. На бегу я вдруг подумал, что нечто похожее, наверное, испытывают сказочные джинны, когда очередной повелитель начинает неистово тереть медный бок старой лампы, и громко рассмеялся - не потому, что мое открытие действительно было таким уж смешным, а просто от переизбытка сил, которые надо было как-то расходовать.
