Рэй Олдридж - Механический Орфей
Надежда вспыхнула в нем с новой силой.
— Да, — прощебетал беглец. — Я уже просто не знал, что делать.
Он состроил им глазки, изогнул бедро и постарался придать своему телу как можно более мягкий и уязвимым вид.
— Что ты тут делаешь, сопляк? — рявкнул тот, что держал осколочное ружье.
Бывший агент придал своему лицу театрально трагическое выражение.
— Родеригианцы разграбили нашу деревню, добрый господин. Я убежал благодаря счастливой судьбе, так мне, по крайней мере, казалось тогда… А потом я очутился в море, совсем один… И защитника у меня никакого нет. — Руиз облизнул губы и захлопал глазами.
Второй дельтанец снова попробовал издать леденящий кровь смех, на сей раз с большим успехом.
— Мы тебя защитим, — сказал он. — Полезай на борт.
Беглец перебрался к ним, стараясь двигаться мелкими неуклюжими шажками и покачивать бедрами.
— Ой, спасибо вам, добрые господа! Ой, какое вам спасибо, — лепетал он.
Владелец осколочного ружья снял его с предохранителя и экономным залпом разнес катамаран надвое.
Руиз попытался скрыть гримасу сожаления: он успел сродниться с утлой посудинкой.
— Может быть, у вас найдется что-нибудь поесть: меня носило несколько дней, а эти аварийные запасы такие невкусные. — Бывший агент закатил глаза и улыбаясь, пристроился между двумя дельтанцами.
Весельчак встал и начал расстегивать нижнюю половину бронированного костюма.
— Сейчас я тебя покормлю, — сказал он бодро.
— Ну уж нет, — вскинулся тот, что держал ружье. — Мне надоело подбирать за тобой объедки. Я первый, — и не то чтобы прицелился в товарища, но ствол почти уперся тому в живот.
— Господа, господа, — нервно вмешался Руиз. — Зачем ссориться? Я наверняка смогу удовлетворить вас обоих одновременно. Зачем иначе боги даровали нам несколько отверстий для сладостных утех плоти? Женщинам, конечно, в этом отношении повезло больше, но ведь вас только двое.
Оба дельтанца расхохотались, но уже мягче. Руиз уловил в их смехе нотки облегчения. Ружье вернулось на портупею, и они принялись расстегивать броню. Смешливый расположился спереди, а второй пристроился сзади, любовно поглаживая сам себя.
Это было слишком просто, но Руиз принял везение как должное — как ему теперь и подобало. Вибронож выскочил из ножен и вонзился в пах стоявшему позади. Беглец повернул оружие и вырвал его из тела конвойного, затем перехватил поудобнее и вспорол бок весельчаку. Прежде чем солдаты успели отреагировать, он перепилил пополам того, что лежал спереди, и развернулся, чтобы прикончить заднего.
Он почти не обратил внимания на их предсмертные вопли; куда более жуткие, чем звучавший до этого хохот.
Покончив с врагами и перевалив трупы за борт, Руиз исследовал доставшиеся ему трофеи. Залитый кровью реактивный катер оказался в прекрасном состоянии: указатель топлива замер на отметке «полный бак», мотор ласково урчал. Бывший агент порылся в многочисленных ящиках и рундуках и за правой створкой одного из шкафов обнаружил целый арсенал: осколочные ружья и парализаторы, монолиновые гарроты и топорики, контузионные гранаты и нейронные кнуты. С левой стороны были сложены пакеты облученных для сохранности рационов и ящики с консервами.
Руиз открыл жестянку с рагу и самоохлаждающуюся банку пива, но есть почему-то совсем не хотелось. Взгляд блуждал по рубке, останавливаясь то на потеках крови, то на сваленной в кучу броне, снятой с более рослого солдата. Беглеца чуть не стошнило. Он допил пиво и выбросил рагу за борт. Затем собрался и принялся за необходимую работу.
Руиз отмыл броню и напялил на себя. В одном из карманов обнаружилась пачка наличности в валюте Моревейника. Видимо, субдоминаторы как раз направлялись в увольнение. Бывший агент попытался грубо расхохотаться, но для его собственных ушей этот смех прозвучал гораздо страшнее, чем ржание салаги-дельтанца.
— Ну что ж, я-то — опытное чудовище, — ответил он невидимому собеседнику и улыбнулся. Гримаса веселья вызывала странное ощущение, и он убрал ее с лица. Потом разыскал ведро и смыл оставшуюся кровь в шпигат, откуда автоматическая помпа с урчанием выгнала ее в море.
Несмотря на то, что проспал всю предыдущую ночь, Руиз чувствовал страшную усталость. Но он плюхнулся в кресло рулевого и, включив монитор, обнаружил, что в бортовой компьютер уже введены координаты Моревейника. Прежде чем коснуться клавиатуры, он на секунду задумался и нырнул под пульт. Там он нашел черный ящичек дистанционного управления: очевидно, катер можно контролировать и из Дельты. Новый хозяин с наслаждением оборвал все провода: теперь суденышко принадлежало только ему. По крайней мере, он на это надеялся.
Беглец пристегнулся и разогнал лодку до предела. Ощущение было такое, будто мчишься верхом на пущенном «блинчиком» по воде камешке со скоростью семьдесят узлов в час. При условии, что удастся ускользнуть от более быстроходных противников, он вместе с синяками, которые непременно образуются от подобной езды, прибудет в пиратскую столицу на рассвете.
Руиз вел катер всю ночь, пребывая в полусонно-настороженном состоянии. Он потопил все мысли в ощущении скорости, сузив границы восприятия до педали газа, руля и мерно вздымающейся перед глазами поверхности моря. Поэтому гонщик был весьма удивлен, когда на заре над горизонтом появились верхушки башен Моревейника. Он убрал ногу с педали, и судно прекратило бешеную скачку, ухнув на воду в облаке брызг. Рев моторов сменился мягким бормотанием.
Каков же план действий? В голове у бывшего агента царила пугающая пустота. Кажется, он что-то обещал Сомниру? Нет, если быть точным, он не говорил ему, что обязательно сделает то-то и то-то. Сомнир сказал, что он, Руиз, должен поступать так, как велит сердце.
Сердце же в данный момент приказывало ему со всех ног бежать подальше от Моревейника и вообще с Суука в надежде, что сам он тысячу раз успеет умереть, прежде чем человечество будет пожрано тем, что таится и зреет под крепостью Юбере.
Руиз вздохнул. Heт, это говорит не сердце, а здравый смысл.
Почему-то он вспомнил свою глупую юность, когда звал себя Освободителем и верил еще, что рабство можно победить. Он думал о боли, о разочаровании и предательстве, о пролитой крови, о проданной дружбе — и все это во имя безнадежной химеры. И, размышляя, он заметил, что больше не испытывает к своему более раннему «я» обычного горького презрения. Что-то переменилось, что-то растопило лед, который так долго сковывал его сердце. И теперь это сердце требовало, чтобы он остался на Сууке и сделал все возможное, чтобы разрушить Механического Орфея.
