Коллектив авторов - Горизонты. Сборник яркой современной фантастики
Шут не может умереть. Мертвые не умирают.
«РТ-1» – реанимированный труп. Так назвал его придворный колдун, пока был жив. 1 – коэффициент развития, согласно справочнику по некротехнологиям означает, что данная модель способна двигаться, мыслить и самовосстанавливаться при необходимости. Будь коэффициент равен двум, то шут мог бы еще танцевать и петь «А капелла». Но Крашера вполне устраивает то, что шут умеет или не умеет.
Шут, король, три тысячи лет. И больше никого на выжженной планете. Армия давно самоуничтожилась, а королеву Крашер никогда не заводил. Ведь королева – существо непременно женского пола, что уже слишком опасно и непредсказуемо.
Шут, король, три тысячи лет. Они никогда не скучают.
– Оторви свою левую руку! – кричит Крашер, щелкая железными клыками.
Шут отрывает.
– Поставь вместо нее зазубренную клешню. Вон ту, в углу валяется.
Шут ставит.
– Сожми свое хозяйство! Левой!
Шут выполняет и это. Бубенчики его шляпы печально звенят.
– Достаточно.
Король доволен. Его глаза пылают радием.
– Знаешь ли ты, за что я люблю тебя?
Ежедневный вопрос. И ежедневный ответ:
– Я мертв. У меня нет чувств и нет желаний. Есть только долг – служить тебе, милорд, до конца времен.
– А после конца?
– Время начнется снова, и я вновь вернусь к тебе. В бесконечном замкнутом цикле.
Крашер хохочет. Корона искрит разрядами, как всегда бывает, когда его высочество возбужден. Шут стоит, не двигаясь, его бледное лицо с черными и блестящими, как обсидиан, глазами лишено хоть каких-то эмоций. Изувеченный пах восстанавливается, мерцая синевой, а оторванная рука слегка шевелит пальцами, валяясь в стороне.
– Вся комедия в том, что живым ты был еще более ничтожным, чем сейчас. Ты был человеком – самым жалким существом во Вселенной. Пучком глупых мыслей и бестолковых мотиваций, смесью бессмысленных надежд и бездарных идей, гроздью слепых мечтаний и неоправданных амбиций… Ты знаешь, что такое человек?
Лицо шута теряет спокойствие. Всего на миг. Подобный вопрос звучит впервые, впервые за все тридцать веков.
– Мне известно лишь, что человечество вымерло и что я больше не имею ничего общего с этим понятием.
– Потому что ты лишился чувств и желаний. Теперь ты чист и имеешь право на свое место в вечности. Ты счастлив?
– Я мертв. Я не могу быть счастливым или несчастным.
– И ты совсем ничего не хочешь? Ничего и никогда?
Зрачки шута сужаются от вспышки королевских глаз. Как раз этот вопрос гремит не впервые. Но странный импульс удерживает слугу от обычного ответа. Искра, секундный, слабенький разряд в мертвом мозгу. Мысль, что в этот раз не может погаснуть бесследно.
– Я… Я…
– Ну-ну, говори же!
– Я хочу знать… кем я был раньше. Как я жил и как я умер.
Крашер ерзает на троне. Дымятся подлокотники, зажатые когтями.
– Ну и ну, что-то новенькое! Ты… Ты хочешь знать, кем ты был? Но зачем?! Прошлое – это пустота, не способная предложить ни будущему, ни настоящему ничего, кроме тьмы и холода канувших веков.
Челюсть шута дрожит, глаза фокусируются на серости за окном. Слова даются с трудом, будто механизм, замкнутый в черепе, дает сбой, заклинивает, с треском рушится. Сжимается в кулак оторванная рука.
– Я не знаю. Просто хочу, мертвые имеют право на память. Так должно быть… Так будет правильно.
Крашер торжествует. Его черное гротескное лицо довольно щерится, вибрирует корона.
– Что ж, кажется, наша игра становится интереснее. До сих пор я забавлялся с твоей органической оболочкой, даже не подозревая, что там еще тлеет душа. И вот она заявляет о себе. И хочет найти смысл. Проявляется болезнь, уничтожившая здесь всех представителей твоего вида. Физические увечья не причиняли тебе боли, но теперь… теперь ты будешь мучиться. Поверь, поиски ответов – это всегда страдания. Зачем тебе это?
Шут молчит. Маска его лица плавится, освобождая призраков боли, спавших в летаргии тридцать веков.
– Ты хорошо служил мне. И мне жаль тебя, верный раб. Я готов благодарить за верность. Для существа, вроде тебя, вечный покой – желаннейшая перспектива. Разве нет? Что бы ты выбрал: молекулярную деструкцию, или ядерную кремацию? Да, мне будет скучно без тебя, но, с другой стороны, тишина и одиночество – лучшие друзья любого мудреца. Пора мне позаботиться об уюте для своих размышлений.
Звякает о пол клешня. Шут подбирает свою руку и прикладывает ее на место.
– Я бы не хотел обретать покой, пока не узнаю кто я и почему я.
– Ты шут. Ты меня развлекаешь.
– А раньше?
– Ты был человеком. Жалким, как и любой другой человечишка.
– А зачем я был?
– Незачем, в этом весь фарс.
Гаснет сияние вокруг приживленной руки, шут осторожно ощупывает ее и проверяет работу суставов:
– Быть может, на мой вопрос ответит другой человек. Живой. Наверняка он поймет меня.
– В этой галактике людей больше нет.
– А в другой?
– Возможно и уцелел кто-то, но вряд ли. Эти паразиты очень быстро либо уничтожают сами себя, либо мутируют во что-то более мерзкое.
– Я хочу поговорить с человеком, хоть с каким-нибудь. Потом можешь уничтожить меня, милорд.
– Диктуешь условия? Ха-ха, ну ладно, наша игра продолжается! Что ж, ступай, ищи! Но знай – эти поиски не приносят утешения, ты будешь страдать. Веселить меня по-новому. Эх, три тысячи лет назад придворный колдун откопал труп неизвестного, чтобы сделать мне шута. Кто мог предположить, что все выйдет и вправду так забавно?
* * *Космические медузы на миг прекращают свой танец. Танец извечной тишины и меланхолии. Эфирные демоны прячутся в туманности, и та чернеет от их щупалец. Старый дракон на астероиде фыркает и переворачивается на другой бок.
Все они заметили его – мужчину, идущего по мосту звездного света.
Мост отвечает бликами на каждый шаг мягких туфель с загнутыми кверху носками. Красный костюм покрывают узоры ромбиков, а бубенчики шляпы звучат подобно флажолетам. Бледное лицо впитывает звездное сияние, а черные глаза без устали смотрят вперед, не смыкая веки.
Шут не оборачивается и не спешит. Изредка останавливается, чтобы пропустить фантомов, оставляющих позади себя искрящий серебристый шлейф. Одни похожи на причудливых птиц, другие – на дельфинов. Совершенно безразлично шут минует сирен, притаившихся за пространственным водоворотом. Их зов не тревожит ни сердце, ни разум шута. И только чудовищная громада левиафана, проплывающего под мостом, заставляет путника подойти к краю и остановиться в раздумье. Мертвые могут себе это позволить – остановиться и подумать. Живым этого делать некогда. Живым нужно жить.
Спустя некоторое время он спрыгивает на спину титана и хватается за изогнутый плавник. Теперь шут стоит. Но путь его продолжается.
