Владимир Ефимов - Симуляция
Для соседей Берндт придумал версию, согласно которой я - писатель, автор детективов, делаю здесь срочный заказ. Наиболее настырным он объяснял, что писать я предпочитаю под кайфом, и потому мы избегаем в эти периоды любых контактов. Еще более настырным сообщалось, что я - писатель-призрак, выполняющий работу за некоего прославленного автора. Имя, естественно, не называлось.
На самый пожарный случай, в нашем доме имелся декоративный рабочий кабинет и распечатка неоконченной рукописи. Берндт купил ее недорого у какого-то графомана.
Я не думал о том, достижима ли моя цель. Просто день за днем подбирал мелодии, погружался в сознание Линды все глубже, осторожно разбирал завалы, оставленные безумной жизнью, добирался до обрывков воспоминаний и бережно их расправлял. Несколько раз я неосторожным ходом чуть было не уничтожил то, что искал. В такие дни я прекращал работу, чтобы успокоиться. Однажды пришлось проработать без перерыва десять часов, а в другой раз четырнадцать. Характер алгоритмов был таков, что прерывать ввод было нельзя.
Настал день, и Линда запела. Это было даже не пение, а скорее декламация. Она удивительно размеренно произносила заученные реплики на непонятном языке, и голос ее был неестественно высоким, и казался неживым. В паузах она наигрывала короткие музыкальные фразы. На тот момент, когда в школе ее сочли неудачницей, она только начала изучать ведовскую нотную запись. Помнила лишь отдельные знаки, но знакомили ее со всем алфавитом. Оставалось надеяться на то, что память хранит все, что в нее когда-то попадало.
К тому же нам невероятно повезло: она вспомнила фрагменты партитуры ведуньи из Блока. Возможно, ее учили именно этой мелодии. Соответствие, разумеется, заметил Берндт. Моего ассоциативного мышления на это бы точно не хватило, а Линда после всех моих экзерсисов вообще все чаще напоминала интеллектом двенадцатилетнего ребенка - именно в этом возрасте она заканчивала обучение. Теперь у нас были фрагменты звуков и соответствующая им нотная запись. Точнее, не у нас, а у Берндта, поскольку расшифровка - по его части.
В двух древних партитурах, что были у нас, некоторые куски совпадали знак в знак. Запись партии вокала оказалась замысловатым фонетическим письмом. Для каждого звука обозначался тон, громкость и фонема. Берндт заставлял Линду петь так и этак, слушал, сопоставлял, строил какие-то диаграммы, писал программы для перебора вариантов. Я отдыхал. И теперь уже я начал нервничать, придумывая разные способы, которыми Герберт или Мытарь могли бы нас найти. Потом Берндт стал звать меня послушать те или иные фрагменты и оценить их с программаторской точки зрения.
Возникла и еще одна проблема. Программатор не граммофон, при работе он должен подгонять звук под определенного человека. Линда этого не умела. А научить ее было бы очень непросто. На это ушло бы полгода, а то и год. Правда, ей надо было спеть одну единственную партитуру, но зато в расшифровке уверенности не было. Решили, что я буду ей дирижировать - давать указания жестами прямо во время работы.
* * *
- Докар!
- Что?
- Ага, попался!
Открылась тайна моего имени. Его звук встречался в партитуре. И Берндт был совершенно убежден, что алгоритм не подействует на человека с другим именем. Нужно было откликаться на это имя с младенчества, чтобы даже тело знало: "Докар - это я". Значит, я действительно нашел наследство Рамашкази. И я действительно был единственным человеком, способным его получить.
И еще это значило, что дирижировать я не мог. Дирижировать придется Берндту. Азы программаторства он знал, теперь я его срочно натаскивал нюансам. Он схватывал с удивительной скоростью, а все остальное время посвящал расшифровке и опытам с Линдой. По-моему, он вообще не спал. Глаза у него ввалились, но, полагаю, недели через две мы были бы готовы совершить попытку.
* * *
Берндт вбежал с телефоном в руках:
- Уходим. Время вышло. Нас ищут, пока в соседнем поселке.
- А... Откуда...
- Верные люди предупредили. Я готовился.
- Господи... Опять в бега!?
- Нет. Поздно. Время бегов кончилось. Найдем нору и начнем действовать.
- Как?
- Введем тебе алгоритм, как же еще!?
- Но вы не готовы!
- А мы постараемся.
- У вас ни шиша не получится!
- Если так, то тебе не повезло. Да и нам тоже.
- Мы же даже не знаем, как эта штука действует!
- Вот и узнаем.
Мы погрузились в машину, взяв только самое необходимое - лютню, деньги, кое-что из одежды и еды. Откуда взялась машина - я не знал. Берндт где-то купил или украл. Мы поехали поперек асфальта - в лес, благо, стояло лето, и проселки были сухи. Пропетляв до вечера, мы остановились на поляне, подкрепились припасами и приступили к сеансу.
Линда Лу взяла лютню, Берндт Ошима сел напротив нее, разложив перед собой распечатки и диаграммы, а я, Докар Ричард Дональд Петров, лег на спину и закрыл глаза. Открыв их, я ожидал увидеть бригаду монтажников. Ресет лучшее, на что можно рассчитывать, если в твою голову лезет чокнутый дилетант с лютней на перевес.
- Докар!
- Да.
- Открой глаза!
- Что?
- Ты меня слышишь?
- Да.
- Сожми кулак.
Я сжал.
- Открой глаза. Ты меня узнаешь?
- Чирок.
- Какое сегодня число?
- Ну, началось! Ты получше ничего придумать не мог? Почему всегда спрашивают, какое число? Ты что, Берндт, не знаешь, что я всегда в числах путался!?
- Ты в порядке?
- В полном. Вроде бы.
Берндт, конечно, чувствовал, что я нервничаю. Я был близок к шоку. То, что я чувствовал внутри себя, было настолько странным, настолько громадным, настолько чуждым и непривычным, что я запаниковал.
- Эй! Док! Что ты чувствуешь?
- Видишь ли, Берндт... - я сел, - что-то изменилось. Я не знаю, как это назвать, но... оно меня пугает. Оно меня так пугает, что если б у меня появился на груди разъем, а в пупке винтик, я бы испугался меньше.
И, можете не верить, но при этих словах я непроизвольно ощупал свою грудь. Пупок, правда, проверять не стал - спохватился.
- Сопли отставить! - встряхнул меня Берндт, - Какие возможности? Новые возможности появились?
- Нет.
- Откуда ты знаешь? Ты пробовал?
- Ааа... Знаю. Понимаешь, эта штуковина, она как дверь. Ее еще надо открыть.
- Ну, так открой.
- Я боюсь. Это слишком велико. Там... Там может быть... что угодно.
- Боится он! Вира-майна! Ты знаешь, сколько тебе жить осталось? Ты знаешь, блин, сколько нам всем жить осталось?
Я не понял, о чем он говорит, и машинально спросил:
- Сколько?
Берндт закатил глаза, что-то прикидывая в уме, и сказал:
- Три дня, максимум. Через три дня нас возьмут, что бы мы ни делали. Мытарь и Герберт объединились. Я не вижу, как мы могли бы ускользнуть.
