Владимир Ефимов - Симуляция
- Свободен. Больше не попадайся!
* * *
Мы летели по проселочным дорогам, Чирок рулил, а я рассматривал странное домино. Если соединить кости по порядку, пасьянсом, то на обороте, при определенном освещении, можно было прочитать нотную запись.
- Как ты узнал, что ноты у него с собой? - спросил я.
- Да никак. Хотя это было бы логично. Он мелкий рэкетир, и, став тузом, таким и остался. Такие люди доверяют только тому, что держат в руках и всегда ждут неприятностей. Потому же они носят с собой много денег. Что оказалось весьма кстати.
- Сколько было гостей?
- Девять кроме него.
- Ты прямо терминатор какой-то.
- Главное - я предвидел их действия. Ты тоже одного завалил. И двоих ранил.
- Знаешь, я всегда радовался тому, что судьба позволила мне никого не убить.
- Забей.
- Значит, теперь тебя зовут Че.
- "Че" значит "дьявол".
- Не слишком ли много имен?
- Кто бы говорил!
- А почему ты его не убил?
- Я же обещал, - Берндт криво усмехнулся. Иногда у него проявлялся очень своеобразный юмор, - Не думаю, что он в состоянии причинить нам много хлопот. Он ведь привык работать с чайниками. С дилетантами, на которых внезапно свалилось богатство. Погоди, я воды куплю. И глянь, как там леди.
Я посмотрел на Линду. Глаза ее были открыты, но не сказать, чтобы ее взгляд был слишком осмысленным.
Берндт принес дюжину минералки, и мы двинулись дальше. Линда вскоре зашевелилась и попросила пить. А потом и у меня закончилось действие допинга. Тоже жутко захотелось пить и стало так худо, что дальнейшую дорогу я помню очень смутно.
Остановились мы в небольшом селении вдали от трасс, возле дома, стоявшего на отшибе. Я был совершенно не готов к активным действиям, но они не понадобились. Берндт спокойно открыл двери своим ключом.
Он помог мне зайти внутрь и привел Линду.
- Да не смотри на меня, как на фокусника, - сказал он мне, - я снял этот дом на два месяца еще неделю назад. И распорядился насчет припасов. Никуда не выходите, дверь не открывайте. Еда на кухне, аптечка вот. Надо отвести следы. Я вернусь только завтра.
* * *
Берндт пол суток мотался по пригородным селениям, останавливаясь то тут, то там, стараясь, чтобы как можно больше людей увидели машину. Он брал попутчиков и снимал девок, чтобы возможным сыщикам труднее было отследить, где он высадил пассажиров. Вернулся он только наутро, на попутке.
Началась наша пасторальная жизнь.
Линда восприняла перемену в своей судьбе достаточно спокойно. Видимо, она еще не очень хорошо соображала, кто она такая и где находится.
Выбрались мы только один раз. Вызвали такси и съездили в Город в подпольную больницу. Моя рана заживала нормально. Линда тоже в этот раз отделалась легко. Мы вовремя прервали ее развлечения.
На другой день Берндт принес настроенную лютню и протянул ее мне с поклоном:
- Слово за вами, маэстро! Проявите свой музыкальный талант!
- Моего музыкального таланта хватает ровно на то, чтобы отлить на снег скрипичным ключом. Да и то как-то криво получается.
Для разминки я наградил Берндта еще одним дьявольским алгоритмом партитурой Мытаря. Результат получился поразительным. Новый талант позволял ему чувствовать все находки. А сверхинтуиция помогала додумать детали. С этих пор он регулярно сообщал о найденных где бы то ни было кошельках и кладах.
Я начал работать с Линдой.
У меня еще не было работы настолько сложной, настолько объемной и настолько важной для меня самого. И, к тому же, настолько безнадежной. Моей целью были навыки и знания, полученные Линдой два десятка лет назад. Добраться до них через ее больное сознание было безумно сложно. И никто не знал, было ли там, на дне, что-нибудь, кроме ржавчины.
Рана на ноге поначалу болела, а потом начала дико чесаться.
Линда боялась лютни. Эта взрослая женщина с лишним весом и поношенным лицом превращалась в испуганного ребенка, едва увидев футляр. Мы сажали ее спиной, но ее начинало колотить от первых же аккордов. Я умел снимать фобии, но не мог ничего сделать. Пришлось давать ей транквилизатор в лошадиных дозах. Я никогда не работал с таким замутненным сознанием - считается, что нельзя браться за лютню, даже если клиент слегка пьян.
К тому же, настройка лютни изменилась. Она стала точнее, но раньше в ней непостижимым образом отражалась душа старого доброго Чирка. Теперь это больше напоминало автоматическую настройку лютни Герберта.
Неделю я на ощупь плавал в этом киселе но не нашел ничего, что могло бы вызывать такую фобию.
- Как дела? - спрашивал Берндт.
- Как у полуслепого, который ищет свои очки. Был бы в очках - сразу нашел бы.
- А может, они у тебя на лбу?
Подумав, я начал строить обходные конструкции. То, что я создавал сегодня, назавтра расплывалось, изменяясь до неузнаваемости или растворялось бесследно. Говорят, в верблюжьей упряжке используют особые узлы, потому что обычные от верблюжьей слюны развязываются. Мне тоже пришлось обходиться особыми решениями - жесткими и примитивными. Наконец удалось построить шунт достаточный, чтобы обойти эту паническую реакцию. Впервые я смог работать с Линдой без транквилизаторов. Я чувствовал себя прозревшим.
Первым делом я осторожно заменил "пьяный" шунт на нормальный. Потом начал послойно разбирать все нагромаждения. Перепутано все было ужасно. Страсть к загулам уходила корнями в короткий период неудачной карьеры в борделе. Пережитые страдания выталкивали эти периоды из памяти в подсознание, где они и вели весьма диковинную работу. Страх перед музыкой сделали психиатры, потому что решили, что с ней связанны болезненные воспоминания. Но когда я ухитрился разобрать и это, фобия не исчезла. Добравшись до глубин, я понял - то, что казалось болезненными воспоминаниям, на самом деле было кодом. Изгоняя из ведовской школы, Линду закодировали, чтобы она не вспомнила лишнего и не разгласила секретов ремесла. Выходило, что в клинике ей посадили код на код, фобию на фобию. Код был простой, но очень необычный, пришлось повозиться.
Дни шли за днями, недели за неделями. Я их не считал. Рана зажила, оставив небольшой шрам. Берндт нервничал, но меня не торопил. Он понимал, что торопить бесполезно.
Мы с Линдой стали любовниками. Это было неизбежно. Если взглянуть ясным взглядом, то на мой вкус она была старовата и толстовата, но во время работы мы были настолько близки, что это уже не имело значения.
Для соседей Берндт придумал версию, согласно которой я - писатель, автор детективов, делаю здесь срочный заказ. Наиболее настырным он объяснял, что писать я предпочитаю под кайфом, и потому мы избегаем в эти периоды любых контактов. Еще более настырным сообщалось, что я - писатель-призрак, выполняющий работу за некоего прославленного автора. Имя, естественно, не называлось.
