Александр Фролов - Хроника глобального бреда
— Наверное, в Сталинграде так было… — подумал Орлов. — Вон справа и впереди что-то похожее на предприятия, а левее — смутный намек на остатки домов. Это, скорее всего, жилой сектор.
Спросил Хорькова, где находится знаменитый Тульский оружейный завод.
— Отсюда не увидишь, — ответил тот. — А че, наведаться хочешь?
— Да не мешало бы.
— Ну-у, зема, мы ж не на экскурсии! Пешком да по развалинам знаешь, сколько идти? Дня три топать будешь! А на фиг он тебе сдался?..
— Просто знаю, что был здесь этот завод.
— Да неча там делать!.. На вокзал сходим, оружие соберем. Только зачем оно — ты еще, что ли воевать собрался?
— Ну, мало ли?.. Чует мой задний «орган интуиции», что не одни мы здесь. Беспокойство какое-то: так и кажется, что сейчас снайпер откуда-нибудь засадит! Вон на горке позиция хорошая — оттуда как на ладони все видно.
— Че ты городишь, какой снайпер? По-моему, так и мышей живых не осталось! Выбрось это из головы.
— Не знаю, не знаю… ну, дальше посмотрим. Только на вокзал все равно пойдем!
— Не щас же, пускай снег сойдет!
— Это само собой!.. Придется еще ждать, пока земля хорошо оттает — нам же убитых похоронить надо.
— Ну зачем они тебе?
— Как это зачем? Что — не люди, что ли?.. Это дело святое! Ты же ведь не хотел бы так же как они валяться и гнить? Вот то-то и оно!.. Сейчас еще холодно, а скоро оттуда «трупнячко-ом» потянет! Приятного мало, но хоронить надо. Да не бойся! Не будем же каждому яму копать — «братскую» могилу сделаем.
— Ты еще памятник поставь!
— Было бы из чего, поставил бы. Они за то полегли, чтобы мы с тобой живыми остались, вот как!
— Ну, я че — рази не понимаю?..
— Да-а, месяца два еще пройдет, пока земля хорошо отогреется. Какое у нас число-то?..
— А я откуда знаю?
— Ну коне-ечно! Как зовут-то тебя, не забыл?
— Не-е… гы-гы-гы!
— Троглодит ты, Леха… пещерный житель!
— Ага!
— Вчера воскресенье было?.. Ну да! А сегодня понедельник — седьмое сентября две тысячи пятнадцатого года. О, елки, у меня ж день рождения завтра!.. Нельзя заранее, да ничего — уж больно день хороший. Нырнем в «погребок»?..
— А давай! Давно-о уже не пили — спиртяга-то «прокиснет» так, гы-гы!
— Паша, будешь?.. Ну, пошли тогда!
Закуску готовили основательно, будто к большому празднику. На «стол» из ящиков поставили маринованные огурчики, салат из капустки со свеклой, морковкой и зеленым перцем; консервированные сосиски, шпроты, курицу и голубцы с мясом. Лешка заварил картошку-пюре из порошка, навел какао с сухим молоком; для «хруста» подал сухари и галеты, к ним разные конфеты и шоколад. Аппетитно и очень сытно!.. Муся с удовольствием взялась уплетать шпроты в масле.
Хорьков произнес русский универсальный тост:
— Ну, будем!..
Ребята кивнули и «ошпарились» первой — хорошо пошла!.. Закусили и налили еще, к чему обязывает мудрая поговорка-примета: «Между первой и второй — перерывчик небольшо-ой!» С третьей можно было обождать.
Охотно кушали и делились первыми впечатлениями от наступающей весны.
— Снег-то какой черный — в грязи по уши будем! — возмущался Лешка.
— Я думаю, через месяц таять начнет; лето нынче совсем короткое будет, — раздумчиво отвечал Орлов.
Друзья поддакнули. Леха поинтересовался:
— Паш, у вас когда снег тает?..
Галстян усмехнулся.
— А ты спроси сначала, он у нас вообще бывает?
Все засмеялись.
— Конечно, немного выпадает, но этого почти не заметно, — продолжил он. — В Ереване зима теплая. А вот в горах — да, много снега!..
— А картошку когда сажают?
— В апреле где-то. Я никогда не сажал; мы ее мало едим — в основном лаваш и овощи. Много фруктов, конечно!.. Да в этом году никто ничего не посадит: бессмысленно, созреть не успеет.
— Это точно! — поддержал Александр. — Леш, надолго еды осталось?
— На полгода еще хватит, а дальше не знаю. Может, и на год растянуть получится!
— Да-а. Вот кончится «чифан», что ж тогда делать будем? — озадачился Орлов. — Живности-то никакой нет… Муську, разве что, на шашлык пустить?..
Парни захохотали.
— Земля подсохнет, надо будет по городу пройтись, поискать что-нибудь, — добавил он. — Найдем, что или нет… дальше думать будем.
Все опять поддержали. Хорьков спросил:
— Сань, скажи, я вот не пойму: почему сейчас весна, а сентябрь месяц идет?..
— Так мы же в другом полушарии теперь! Были в Северном, а стали в Южном. В разных полушариях времена года разные: в Южной Америке, Южной Африке и Австралии сейчас осень наступает, а у нас — весна в сентябре!.. А ты заметил, что солнце движется справа налево?
— Не-а!..
— Ну присмотрись! Теперь же восток и запад местами поменялись — и север с югом тоже. Я уж сам не знаю, как нынче ориентироваться. Да ладно, привыкнем!.. Надо компас найти — его стрелка все равно будет показывать на север; это бывший юг и сейчас там Антарктида. Вот и нужно на время привыкнуть к тому, что стрелка указывает на юг, а не на север, как раньше — тогда все старые ориентиры не нарушатся, только солнце будет идти справа налево, вот и все! Луна пока что тоже будет «шпарить» наоборот — с запада на восток. Если придет на то нужда, постепенно переменим названия сторон света и старых ориентиров на противоположные, только я что-то не вижу в этом смысла. С календарем будет посложнее: придется «подгонять» его под новые сезоны, но пока этого лучше не делать
— Во, блин, надо же! — воскликнул Лешка.
— Да, такие вот фокусы. Привыкай, привыкай!..
— Дурдом! Ну ладно, давай за тебя… здоровьичка!
— Да уж хотелось бы.
— Это сколько тебе «брякнуло»?
— Пятьдесят шесть уже.
— Ха! Так это тебе на пенсию скоро?.. Конечно — ты вон седой весь!
— Ну да, если бы она была! А теперь — шиш с маслом. Ой, как быстро жизнь пролетела… оглянуться не успел — вчера вроде шестнадцать лет было! Ска-ачут годики. Ну ладно, давай!
— Давай!
Выпили, закусили, закурили. Говорить уже не хотелось, шутить тем более; Лешка попросил Орлова спеть какую-нибудь песню.
— Что, опять «тюремную»?
— Ага, я такие и не слышал!
— Да откуда ж ты услышишь? Их по радио и телику не «крутили» — знали только те, кто в зоне был, да и то на «малолетке» в основном; из поколения в поколение передавали изустно, ни в одном песеннике не найдешь. Между прочим, ты зря смеешься: при внешней примитивности это вполне приличная поэзия — содержательная и лирическая; жаргонные слова совсем не мешают восприятию этой лирики. Вот послушай одну:
За решеткой вечер догорает,
Солнце гаснет словно уголек
И о чем-то тихо напевает
На тюремной «шконке» паренек.
И о чем-то тихо напевает
На тюремной «шконке» паренек.
Он поет, как трудно жить без воли,
Без друзей, без ласковых подруг…
И так много в этой песне горя,
Что тюрьма затихла вся вокруг
И так много в этой песне горя,
Что тюрьма затихла вся вокруг.
Песня была протяжная, немного заунывная, но это придавало ей некий особенный «шарм»: ореол «блатной» жизни всегда привлекателен для незрелых натур, а серьезные люди чувствуют в нем близкую их характеру суровость. Тюрьма — это не шутка! И каждый там может побывать. Даже поговорка есть: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся».
