Федор Кандыба - Горячая земля
— А более определенно ты не хочешь выразиться?
— Может быть, это несколько сентиментально, — продолжал Дружинин. — Понимаешь, Павел Васильевич, всегда люблю верить людям! Люблю даже вопреки осторожности. Знаю, люди бывают всякие. Отдаю себе полный отчет, что, как цепкая сорная трава, живут в нас пережитки старой жизни… И все-таки верю! Верю потому, что вижу в каждом и стараюсь использовать для нашего дела хорошие качества и черты характера. И когда ко мне приходит новый человек, я всякий раз думаю: «Сколько в тебе, чорт возьми, собрано умения, знания, таланта, мужества, силы! Как бы мне до всего этого добраться, найти всему этому достойное применение, чтобы ты загорелся у меня яркой звездой, а не тлел крохотной коптилочкой? Как сделать, чтобы все мы начали гордиться тобой?»
— Красиво, Алексей Алексеевич! Слишком даже красиво, — задумчиво сказал Медведев.
— Почему слишком?
— Спешишь немного… Не ко всем еще можно подходить с такой меркой. В ином человеке сорняков может оказаться больше, чем ты думаешь… Да, мы идем к тому, чтобы сделать каждого человека вполне достойным доверия общества. Это одна из важных целей коммунистического воспитания, и мы идем к ней. Но заметь: идем, а не пришли! И поэтому я всегда стремлюсь найти хорошее в человеке, но готов встретить и плохое. Руководитель не имеет права быть однобоким, он смотрит на людей со всех сторон. Розовые очки ему не к лицу…
Медведев сделал паузу, ожидая возражений Дружинина, и закурил. Видя, что Дружинин задумался над его словами, Медведев засмеялся и добавил:
— Да, Алексей Алексеевич, не к лицу! Хороший ты человек, а, прости меня, наивный: уж позволь мне сказать тебе то, чего не скажут другие.
Теплый взгляд Медведева говорил Дружинину не меньше, чем его искренние и серьезные слова.
Дружинину вдруг захотелось поговорить с Медведевым не только о деле, но и о своей личной жизни. Рассказать обо всех своих сомнениях, о Валентине, о споре с ней, о детском самолюбии, которое вдруг впуталось в отношения двух взрослых серьезных людей, о том, как вернулось с Чукотки его письмо к Валентине и как теперь ему до боли хотелось получить письмо с чехословацкой маркой…
Но они редко говорили о личном. Дружинин, как и большинство жителей Острова Черного Камня, очень немного знал о семье парторга. Он слышал, что жена Медведева, как и он сам, была инженером и погибла вместе с маленькой дочерью на пароходе, торпедированном японской подводной лодкой во время войны. Двое сыновей Медведева жили с ним на острове и учились в местной школе. Этих двух высоких худощавых мальчиков часто можно было видеть на лодке в бухте и на волейбольной площадке около клуба в центральном поселке.
Дружинин подавил в себе желание заговорить о Валентине.
— Не скажут? — повторил он в ответ на последнее замечание Медведева. — Но почему же не скажут? Неужели ты думаешь, что у меня совсем нет друзей? Не так давно одна женщина также упрекала меня в наивности…
— Где же она? Я хочу пожать руку этой отважной женщине, — сказал Медведев, как бы угадав подавленное желание Дружинина поговорить о Валентине.
Но Дружинин отогнал искушение и сказал коротко:
— Ее нет здесь. Но не будем отвлекаться.
Он вернулся к основной теме разговора.
— Нет, это не розовые очки. Я убедился, что когда людям доверяешь и они видят это, то в девяносто восьми случаях из ста они его оправдывают или стараются все сделать, чтобы его оправдать. Ты меня понимаешь?
— Отчего же не понять? Доверять нужно. Но это не должно быть слепым доверием. Ведь ты, Дружинин, рискуешь не только собой. Может случиться, что из-за твоей доверчивости пострадают сотни людей, за которых ты отвечаешь… Ну, довольно об этом. Все это ты знаешь не хуже, чем я. Скажи все же, как получилось с Рашковым?
— Он был заместителем управляющего в тресте, где я работал по окончании института. Тогда он казался мне отличным работником и руководителем большого масштаба. Когда он пришел ко мне, я понадеялся на свое прежнее впечатление. Вот и все.
— Хорошо, если это будет все, — сказал Медведев.
Глава десятая
Горячий слой
На острове заканчивалась подготовка к новой арктической зиме.
Громадные нефтехранилища, вырытые в горах, были наполнены нефтью; запасы материалов, продовольствия и всего, что могло понадобиться стройке и жившим на острове людям, были завезены очень солидные.
Строители и шахтеры уже обжились на Острове Черного Камня и чувствовали себя не хуже, чем на континенте.
Они жили в теплых красивых домах. Хорошо поработав, они так же хорошо отдыхали и развлекались: разводили цветы, охотились, ловили рыбу в реке и в бухте. Хозяйки накоптили и насолили уйму рыбы и птицы. Молодежь увлекалась спортом, устраивала шахматные турниры.
Старшему диспетчеру Левченко приходилось жестоко отбиваться от конкурентов, желавших занять место чемпиона острова по шахматам.
Задорожный возглавлял кружок художников в центральном клубе острова и совмещал обязанности коменданта с работой иллюстратора и карикатуриста в газете «Заполярная коммуна».
Начался учебный год в школе-семилетке Острова Черного Камня: первого сентября триста двадцать школьников впервые сели за новенькие парты.
Обитатели острова настолько привыкли к своеобразию местных условий, что их нисколько не удивляло волшебное превращение дикого, заброшенного в арктическом море уголка земли в шумный, оживленный центр. Многие из них так привыкли к острову и полюбили его, как будто прожили здесь всю жизнь.
Однако благоденствие острова было далеко не таким полным, как казалось. Положение на шахте резко изменилось к худшему.
Проходка вошла в слой новой, до сих пор неизвестной породы. Порода была темно-коричневая, как шоколад, и очень плотная. Обычные буры не в состоянии были справиться с ней, даже алмазными стало трудно работать.
Особенно неприятна была очень низкая теплопроводность новой породы. Температура стала повышаться скачками, иной раз на полтора, а то и на два градуса на каждый метр глубины.
За последние два дня температура сразу подскочила на пятьдесят градусов. Несмотря на введенные усовершенствования, никакого охлаждения нехватало. Работать становилось все труднее. Вместо тридцати метров за сутки удавалось пройти двадцать, а то и пятнадцать.
Все чаще приходилось пользоваться защитными сетками, а работать в них было неудобно. Вентиляторы и охладительная сеть работали с полной нагрузкой, но жара в забое все-таки достигала пятидесяти одного градуса. Тяжелые асбестовые костюмы стесняли движения, а легких самоохлаждающихся было слишком мало…
