Лиана Мориарти - Верные, безумные, виновные
– Руби? – умоляющим тоном проговорил Сэм.
Наконец глаза Руби открылись. С выражением неподдельного отвращения она уставилась на канюлю в своей руке. К счастью, рука, большой пальчик которой она привыкла сосать, была свободна, и она засунула палец в рот. Подняв глаза, увидела родителей и насупилась еще больше.
– Веничек, – хриплым голосом потребовала она.
Чувство облегчения, испытанное Клементиной, когда она бросилась за Веничком, было восхитительным. Как после прекращения мучительной боли, как глоток воздуха после того, как пришлось задерживать дыхание.
Она поискала глазами Сэма в смутной надежде, что сейчас между ними что-то произойдет, какой-то важный переломный момент. Например, они схватят друг друга за руки, сплетя пальцы в радостном порыве и улыбаясь Руби, а по лицам у них потекут слезы.
Но этого не произошло. Взглянув друг на друга, они действительно улыбнулись, и глаза их действительно наполнились слезами, но что-то было не так. Она не знала, кто первым отвел глаза, не знала, кто проявил холодность, не знала, она ли винит его, или он винит ее. Но потом Руби заплакала, потому что от трубки болело горлышко, и заговорил врач, и было уже слишком поздно. Еще один момент, который им никогда не суждено исправить.
Глава 63
– Ужин готов! – объявил Сэм совершенно нормальным тоном, не как чужой человек, который меньше часа назад обсуждал расставание.
«Думаю, с меня хватит». Сейчас он говорил как папа, как Сэм, был самим собой.
Дом наполнился ароматом фирменного блюда Сэма – картофельной запеканки с мясом. Клементине нравилась его запеканка, но девочки терпеть ее не могли, и это раздражало, потому что эта питательная еда должна была бы нравиться детям, так что родители продолжали обманывать себя и пытались снова.
– Когда наконец прекратится этот дождь? – проговорила Холли, выключая свой айпод с безмятежностью ребенка третьего тысячелетия. – Он сводит меня с ума.
– Меня тоже, – сказала Клементина. – Руби! Иди сюда! Ужин.
Руби, сидевшая на полу в окружении кукол и мягких игрушек, подняла глаза. Она разместила их вокруг себя, подражая «кружку чтения» в дневной группе и делая вид, что читает им про любопытного Джорджа. Она держала книгу точно так же, как, по-видимому, воспитательница, и, переворачивая страницу, каждый раз лизала палец.
– Пора спать! – бодро произнесла Руби и небрежным движением опрокинула игрушки в положение для сна.
Оставалось только надеяться, что этого в дневной группе не делали.
– Что на ужин? – Подбежав к столу, Холли уселась на свое место и с устрашающим энтузиазмом схватила вилку и нож. – Паста? Это паста, да?
– Это запеканка с мясом, – ответил Сэм, а Клементина пристегнула Руби к бустеру «для больших девочек», на который ее пересадили после высокого стульчика.
– Что? – от негодования Холли чуть не сползла со стула. – Картофельная запеканка? Снова? Мы ели ее вчера вечером.
– Вы не ели ее вчера вечером, – спокойно произнес Сэм, ставя перед ней тарелку. – Вчера вы ели пасту у бабушки, пока мама с папой ходили в ресторан.
– В холодильнике еще осталось! – в возбуждении проговорила Холли. – Мы не съели все! И бабушка сказала, что…
– В холодильнике ничего не осталось, – сказала Клементина. – Вчера я все доела.
– Что? – вскричала Холли. Жизнь – это сплошные разочарования. – Но ты ходила в ресторан!
– Ресторан был не очень хороший, и мы рано пришли домой.
Мама с папой больше не могут вместе ходить в ресторан. Теперь мама с папой не любят друг друга, как раньше. Мама с папой могут расстаться.
– Что?
– Сиди прямо, Холли, – механически произнесла Клементина.
Холли пронзительно вскрикнула.
– Пожалуйста, не кричи так, – попросила Клементина. – Прошу тебя.
Холли снова издала тот же звук, но тише.
– Холли!
– Фу! – сказала Руби. Она взяла ложку кончиками пальцев и подержала над тарелкой, раскачивая вверх-вниз. – Нет, сясибо.
– Сейчас покажу тебе «сясибо», – сказал Сэм. – Давайте, девочки. Капельку.
– Мм, как вкусно! – положив еду в рот, промычала Клементина. – Хорошо постарался, папа.
– Ну а я не стану это есть, – сказала Холли, сложив руки на груди и сжав губы. – У меня слишком много вкусовых сосочков.
– Что значит – у тебя слишком много вкусовых сосочков? – спросил Сэм, решительно засовывая пищу себе в рот.
– У детей больше вкусовых сосочков, чем у взрослых, поэтому у этой еды противный вкус.
– Она видела это в том телешоу, – сказала Клементина. – Помнишь? То, в котором…
– Меня не интересует, сколько у тебя вкусовых сосочков, – сказал Сэм. – Попробуй немножко.
– Фу! – сказала Холли.
– А где твои хорошие манеры? – спросила Клементина.
Сэм даже не посмотрел на нее.
Создавалось ощущение, что все эти годы он искал убедительный повод ненавидеть ее и наконец нашел. Ее немного замутило. Картофельная запеканка была не так вкусна, как обычно. Слишком тяжелая еда с этим соусом.
Она положила вилку и отпила воды.
– У меня болит животик, – простонала Холли.
– Ничего у тебя не болит, – возразила Клементина.
Мать Клементины считала, что проблемы их брака можно разрешить с помощью изрядной толики здравого смысла и физических нагрузок. Семейная жизнь – это тяжелый труд! Но что они сказали бы консультанту? Они не ссорятся из-за денег, секса или домашней работы. Нет сложных узлов, которые надо распутывать. Все было так же, как до барбекю. Только все воспринималось по-другому.
Она посмотрела на Руби, сидящую перед ней, – здоровую, розовощекую, смеющуюся – и вспомнила о своем странном ощущении, когда Руби перевели из отделения интенсивной терапии в обычную палату с обыкновенными пациентами и очень занятыми медсестрами. Там не было милой Кайли, которая занималась только Руби. Это было все равно что переехать из пятизвездочной гостиницы в молодежный хостел. Потом, по прошествии двух дней в обычном отделении, чрезвычайно молодой, утомленный врач пролистал карту Руби и сказал: «Завтра можете забрать ее домой». Грудная клетка у нее очистилась. Она больше не нуждалась в физиотерапии. С помощью антибиотиков удалось успешно справиться с инфекцией. Разумеется, будет проводиться неврологический контроль, она будет наблюдаться как амбулаторный пациент, но на данный момент все хорошо.
Первостатейное медицинское обслуживание означало, что им не придется платить за свою первостатейную небрежность. Они привезли Руби домой, где ее ждала куча подарков и любящая старшая сестра, которая то и дело пыталась взять ее на руки и обнять, чего она почти не делала раньше. Иногда она сжимала Руби чересчур сильно, и та визжала, а родители кричали на Холли.
Никто не вел себя нормально, за исключением Руби, которой явно хотелось, чтобы эта суматоха кончилась. Она не хотела спать в большой кровати с родителями. Хотела спать в своей кроватке. И ей не хотелось, чтобы на полу ее спальни спал кто-то из родителей. Она поднимется, бывало, в кроватке, засунув в рот большой палец, укажет Веничком на надоедливого родителя и скажет: «Уходи!» И они уходили. Руби сразу чувствовала, если кто-то становился чересчур прилипчивым или сентиментальным. Иногда Клементина обнимала ее, тихо плача, и если Руби замечала это, то с сердитым видом поднимала глаза и говорила: «Пелестань». Она не хотела, чтобы с ней возились как с маленькой, пусть лучше дадут еще печенья.
Им бы почувствовать себя выигравшими в лотерею. Они получили отсрочку, помилование в последнюю минуту. Им разрешили вернуться к обычной жизни, обычным тревогам, спорам по поводу картофельной запеканки с мясом. Так почему же они не проживают свою жизнь в состоянии постоянной радости и облегчения?
– Я не съем из этого ни одного единого кусочка, – драматическим жестом сложив руки на груди, сказала Холли. – Ни одного. Единого. Кусочка.
– Ну, в таком случае я не разрешу тебе поиграть на моем айпаде ни одной единой минуты, – отозвался Сэм. – Ни одной. Единой. Минуты.
– Что? – возмущенно воскликнула Холли, как будто услышала совершенно новую угрозу, а не ту самую, которую слышала буквально каждый день своей жизни. – Это нечестно!
– Всего одну ложечку, – сказал Сэм Холли. – Ты тоже, Руби.
– Ты играла сегодня с Изабел в «Медовых пчел»? – спросила Клементина у Руби.
– Гм… да, – ответила Руби, постукивая кончиками пальцев по губам и пытаясь вспомнить. – То есть… нет.
Им говорили, что в дневной группе у нее все хорошо. Не было заметно, что она чем-то травмирована, просто рада вернуться назад. В первый месяц после происшествия Клементина решила – и твердо в это верила, – что откажется от карьеры и станет домохозяйкой. Она даже допускала мысль о том, что они не смогут выплачивать ипотеку, продадут дом, продадут виолончель и снимут скромную квартиру, где Клементина будет проводить дни, натирая на терке овощи, занимаясь рукоделием и ни на миг не спуская глаз с детей. Она спросила тогда Руби: «Ты согласна отказаться от „Медовых пчел“ и каждый день быть дома с мамочкой?» Руби посмотрела на маму так, словно ей посулили лакомство, а предложили сырую морковку. «Нет, сясибо», – отчетливо произнесла она. Так окончились попытки Клементины искупить свою вину.
