Эллис Питерс - Ученик еретика (Хроники брата Кадфаэля - 16)
- Одну минуточку! Вот сейчас только закончу тут...
Он подошел к двери и беззвучно и ловко отомкнул ее. Фортуната встала, но так и осталась стоять возле сундука, не зная, что намеревается делать дядюшка, и ничего не предпринимая со своей стороны. Джеван, обняв левой рукой Фортунату и прижав ее к себе, будто самое дорогое свое существо, крепко сжал ей запястье. Он не угрожал ей и не умолял о молчании и покорности, как если бы был уверен, что повиновение обеспечено. Фортуната успела уже заметить, что дядюшка повернул нож, который продолжал держать в правой руке, острием кверху так, чтобы лезвие, тесно прижатое к запястью, было прикрыто рукавом. Рукоять оружия была спрятана в длинных, ловких пальцах. Джеван провел покорно молчащую Фортунату к двери. Открыв дверь рукой, в которой он умело держал спрятанный нож, Джеван широко распахнул ее и вывел девушку за порог, на зеленый луг, залитый мягким, ясным предвечерним светом, из хижины казавшимся им тьмой.
- Хорошим новостям я всегда рад, - сказал хозяин мастерской, остановившись в двух-трех шагах от Хью. Усилием воли Джевану удалось согнать со своего лица напряженность. - Но я все равно узнал бы о них вскоре - мы как раз собираемся возвращаться домой. Племянница моя только что закончила уборку. Вам не стоило терять время, идя сюда специально, милорд шериф, хотя я и благодарен вам за беспокойство.
- Я зашел к вам по пути, - ответил Хью. - Я как раз направлялся во Франквилль, а брат ваш сказал мне, что я могу застать вас здесь. Дело в том, что я только что отпустил вашего пастуха. Конан, возможно, и лгун, но не убийца. Нам удалось восстановить каждый его шаг в течение того дня, и невиновность его теперь очевидна. И теперь, когда вы это услышали от меня, можете подивиться, насколько он завяз во вранье.
- Значит, настоящий убийца обнаружен? - с ледяным спокойствием поинтересовался Джеван.
- Нет еще, - с той же притворной веселостью отвечал Хью. - Но мы идем по следу. Вы, должно быть, рады, что слуга вернулся домой. А уж он-то как рад, трудно даже описать. Брат ваш, наверное, больше выиграет от его возвращения, хотя, по словам Конана, он немало помогал вам здесь, в мастерской.
Хью подошел к порогу и заглянул в темную хижину, освещенную слабым пламенем лампы, все еще стоящей на сундуке. Свет ее казался еще слабей, растворяемый потоком света, вливающимся из открытой двери. Хью проницательным взором ищейки окинул широкий стол близ закрытых ставнями окон, сундуки, лохани с известью и подставку с ножами: для разрезания, скобления, подравнивания кож.
Одни ножны были пустые.
Кадфаэль, который остался приглядывать за лошадьми, притаился поодаль, по левую руку от него рощица спускалась почти к самой реке, по правую находилось открытое пространство луга, через который он мог отлично видеть входную дверь хижины и троих человек возле нее.
Низкое солнце еще не успело скрыться за кустарником, и его золотистые лучи отчетливо высвечивали каждую подробность происходящего. Кадфаэль внимательно наблюдал за происходящим: отсюда ему были видны даже те мелочи, которые не мог заметить Хью, стоявший у самого порога. Кадфаэлю не нравилось то, как Джеван сжимал руку Фортунаты, полуобняв девушку за плечи. Разумеется, Хью не мог упустить из вида эту несвойственную холодному, себялюбивому Литвуду манеру. Но заметил ли шериф, как на какой-то миг алым блеском сверкнуло лезвие ножа, который Литвуд прятал в рукаве?
Девушка выглядела как всегда, разве что только была чересчур тиха и молчалива. Ни страха, ни отвращения, ни попытки высвободиться, и однако, Кадфаэль мог сказать: она сознавала, что дядюшка в руке держит нож.
- Так вот где вы вершите свое волшебство, - сказал Хью, с любопытством разглядывая мастерскую. - Я не однажды интересовался тем, как выделывают пергамент. Качество вашей работы всем известно, я и сам не раз имел возможность восхититься им, однако как вам удается так отбеливать листы, да еще с обеих сторон?
Как праздно любопытствующий посетитель, он походил по комнате, заглядывая во все углы. Увидев, что на подставке с ножами одного явно не хватает, Хью молча отметил это про себя. Чтобы испытать Джевана, не прячет ли он чего-то в мастерской, Хью предложил ему войти в лачугу. Но Джеван, не переменяя положения руки, вместе с девушкой подошел к порогу и остановился. Его стесненные движения казались теперь зловещими, и разбить цепь, связавшую их, представлялось делом жизни и смерти. Кадфаэль подошел поближе.
Хью, чувствуя одновременно и замешательство, и любопытство, вышел из мастерской. Пройдя мимо двух скованных фигур, он направился вниз к реке, где были погружены в воду рамы с сырыми кожами. Джеван медленно шел за ним, тесно прижимая девушку к своему боку. Женщине полагается идти слева, чтобы правая рука мужчины была свободна и он мог защитить свою спутницу. Джеван, напротив, прижимал к себе девушку, чтобы можно было, когда не останется надежды, поразить ее ножом. Или нож он припас для себя?
Илэйв, чтобы сократить путь, пробежал через весь город, от моста к мосту, далее по дороге, но не в диком рывке, как в аббатстве, а уверенно, подобно бегуну, рассчитывающему свои силы. Оказавшись за городом, он выбрал кратчайшую тропу, издавна известную ему, - ту, что вела над излучиной реки, где было всегда глубоко и вода текла наиболее быстро. Наконец он добрался до склона, с вершины которого хорошо можно было рассмотреть мастерскую Джевана, отстоявшую достаточно далеко от кромки воды на случай половодья; теперь он под прикрытием деревьев взглянул вниз и отдышался.
Все они были там, неподалеку от хижины. Дверь, выходившая на запад, была отворена, пропуская вовнутрь последние проблески дня. И в западной, и в южной стенах, смотревших в сторону от реки, были прорезаны окна, чтобы у мастера не было за работой нужды в освещении. Илэйву хорошо были видны погруженные в реку решетчатые рамы, сквозь которые, бурля, бежала вода, они были укреплены в нескольких шагах вниз по реке, где берега сходились наиболее тесно. Дверь хижины стояла широко распахнутой, чтобы создалось впечатление, будто хозяину нечего скрывать, а его рука, крепко обвившая племянницу, создавала обманчивую картину теплых родственных чувств. Джеван, даже когда Фортуната была ребенком, никогда не выражал свою нежность столь откровенно, как горячий, порывистый Жерар. Джеван был совсем другой человек: замкнутый, себялюбивый, никого не ласкавший и избегавший всяческого прикосновения, не имевший обыкновения изливать чувства. Его любовь к племяннице обычно выражалась в сдержанном поддразнивании, не более, хотя надо признать, что он был искренне привязан к ней. Однако он никогда не был нежен настолько, чтобы обнимать ее. И потому, очевидно, не сердечная ласка побуждала его теперь тесно прижимать к себе Фортунату. Она сделалась ему врагом, и ее же он использует как защиту, раз уж не осталось других средств. В противном случае зачем бы он стал прижимать ее к себе так тесно? Девушка могла стоять чуть поодаль, и это только послужило бы доказательством для шерифа, что все здесь в порядке. Но Джеван не уверен в ней и, давя ей на руку, напоминает, что, если она предаст его, месть последует незамедлительно. Прячась за деревьями и кустами, Илэйв спустился по склону. Оказавшись ближе к хижине, он мог уже слышать голоса, но не разбирал, что говорят. Между ним и говорившими находился державший лошадей за поводья брат Кадфаэль, который тоже успел уже подойти поближе. Илэйв понимал, что шериф вынужден вести с Джеваном притворно спокойную беседу. Ничто не должно было ее нарушить: одно неосторожное слово, малейшее угрожающее движение могли обернуться несчастьем. И потому казалось, будто старые знакомые встретились, как обычно, посудачить о том о сем.
