Григорий Тёмкин - Звёздный егерь
— Возможно, — согласился Саади. — Только контакт в данном случае продиктован мотивами гастрономическими.
И действительно, из тела «трепанга» стали выкидываться тонкие длинные язычки. К ним прилипала мошкара, и язычки возвращались в тело, а трепанг снова и снова забрасывал их в густое облачко насекомых.
Откуда-то метеоритом налетела ширококрылая птица, пронеслась над кустом и скрылась вдали. Вместе с ней исчез и трепанг.
— Прощай, пытливый друг наш! Приятного тебе контакта! — Я помахал рукой. Саади был занят своими мыслями и не поддержал шутки.
— Ну вот и дождались, — сообщил он. — Пустыня пробуждается. Смена времён года.
Только сейчас до меня дошло, что нам посчастливилось наблюдать самое важное на Мегере — эволюцию живого мира. Разряд молнии пробудил дремлющие в почве споры. Сочетание солнц и лун создало необходимые условия, и на поверхности Мегеры закипела жизнь, завертелась в фиесте благоприятного сезона.
— Что будем делать, Абу-Фейсал?
— Поедем домой. На сегодня хватит. Надо отдохнуть, обработать полученные материалы и подготовиться к завтрашнему выходу. Думается, мы увидим ещё немало интересного.
Я согласился с контактологом: его задача — искать интеллект, моя — обдумать всё, что касается Тринадцатой гиперкосмической.
Обратно мы ехали напрямую и через тридцать минут были уже у бункера. Наш рукотворный курган не попал в зону грозы и потому встретил теми же безрадостными ржавыми кочками. Мы въехали в «предбанник», прошлюзовались. Каждый занялся своей работой, и до самого вечера мы не общались, пока гроза не подошла к бункеру.
Когда первые молнии обрушились на пересохший барабан почвы над форстанцией, мы уже сидели в обсерватории. Включив фиксирующую аппаратуру, я вооружился кинокамерой.
Перед нами повторилась точно та же картина, что и в пустыне. Сначала выросло дерево. Я отправил кибера сломать ветку. Из места облома выпорхнуло облако гнуса, созрел и вылупился прожорливый трепанг. Но дальше события стали разворачиваться по-иному. На трепанга напала уже не птица, а невесть откуда «прискакавшая» на непомерно длинных паучьих ножках черепаха. Хрумкнув, она проглотила половину трепанга. Какая это была половина, передняя или задняя, сказать было трудно, но такое усечение, как ни странно, пошло трепангу на пользу. Уцелевшая его половина, не мешкая, отрастила несколько подвижных конечностей. Существо проворно засеменило куда-то в пустыню…
— Эволюция… — словно прочитав мои мысли, сказал Саади.
Хотя выходило, что я спорю с самим собой, но, раздосадованный проницательностью партнера, всё же решился возразить:
— Далеко ли она заведёт, такая эволюция? Половинку червя сожрут или у ближайшего куста, или немного дальше…
— Пусть у следующего куста, — махнул рукой Саади. — Всё равно рано или поздно найдётся хищник, проявление разума которого поставит его над всей остальной органической природой…
— Бросьте, профессор, сколько раз оказывалось, что хищник, которому приписывали разум, не прислушивался даже к инстинктам самосохранения.
— Осторожней, Алёша, осторожней. У человеческого разума были свои этапы развития. Свои времена года, так сказать. Было в нашей истории варварство, средневековье, фашизм. Социальные антагонизмы, преступность, были попытки ядерного самоубийства. Мы перешагнули через всё это — а значит, поднялись на новые ступени интеллекта…
Мне вспомнились материалы Тринадцатой гиперкосмической, видеозапись, которую я успел просмотреть на Пальмире. Из озера доставали тела Аниты и Бурцена. Доставали, вернее, их пустые костюмы, такие же новенькие и такие же надёжные, как и наши. Только без шлемов.
— Если бы перешагнули, то не погибали бы люди, — сказал я неожиданно для себя.
И Саади угадал мои мысли. Не потому ли, что подумал о том же?
— Вы о гибели Феликса и Аниты? — с вызовом произнёс он. — Но при чём здесь это? Несчастный случай…
— Не уверен…
Саади покраснел. Он всегда краснел, как только я заговаривал о давних событиях.
— Не понимаю, о чём вы говорите, Алексей Васильевич. Я давно догадываюсь, какие у вас бродят мысли. Вы предполагаете, что произошло убийство?
Я помолчал, и Набиль Саади покраснел ещё больше.
— Абу-Фейсал, а вы верите, что двух достаточно опытных учёных не могли защитить ни поле, ни кэб, ни костюмы?
— Они вышли из кэба. У озера была довольно густая растительность. Феликс, чтобы не повредить деревья, оставил кэб и прошёл дальше пешком.
— Хорошо. Допустим, Феликс и Анита стояли на берегу и наблюдали. Но как они оказались в озере? Каким образом? Что пробило силовую защиту?
— А вы обратили внимание, что поле отключается, когда снимаешь шлем!..
— Вот именно! А почему они были без шлемов? Никто в комиссии на этот вопрос толком не ответил, все только пожимали плечами: сняли — потому и погибли. А я спрашиваю: почему сняли?
Саади только пожал плечами.
— Воздух здесь по составу близок к земному, особенно в некоторые зелёные сезоны. Может, захотелось подышать немного без шлема? Или рискнули установить без шлема контакт с неизвестным индуктором?
— Даже если мы найдём на Мегере разум с телепатическими способностями, — возразил я, — то тогда получим ответ лишь на вопрос, почему люди могли оказаться в озере без шлемов. Но не на вопрос, почему они сняли шлемы. Или, вы полагаете, супергипноинтеллект пробил защиту? Эксперты практически исключают такое напряжение псиполя. С другой стороны, любой участник экспедиции при желании легко мог подстроить несчастный случай. Например, вызвать неисправность лёгочного монитора, и в определённый момент люди начали задыхаться в шлемах. Или потеряли контроль над собой…
— Дикость какая-то. Но… но, положим, технически это подстроить можно. Однако зачем? Вы, Алексей Васильевич, несомненно, большой знаток детективной литературы. Так вспомните: сыщики прошлого всегда начинали расследование с вопроса «кому выгодно?». Кому могло понадобиться убивать Аниту и Бурцена?
— Хотите мотив?
— Да, если угодно. Мотив!
Я так увлёкся спором, что позабыл о своём намерении действовать с позиций адвоката и полностью вошёл в роль обвинителя.
— Мотив Елены Бурцен — ревность. Мотив Альберто Тоцци — неразделённая любовь, ущемлённое самолюбие и та же ревность. Мотив Масграйва — самый неубедительный, но всё же допустимый — ненависть к подрывателям экспедиционной дисциплины. Только у вас нет видимого мотива, Абу-Фейсал.
— Нет уж, простите! — воинственно выкрикнул контактолог. — Мотив, в таком случае, имелся и у меня. Мы с Бурценом были, пользуясь вашей терминологией, заклятыми научными врагами!
