Марина Казанцева - Огненные Ифриты
Наверно, эти мысли отразились в её лице, потому что Соломон запнулся на слове, и в глазах его появилось странное выражение.
— Что-то случилось? — спросил он напряжённым голосом, а Маргит искала обострённым нервом в его интонациях ответ на свои вопросы.
— Ничего не случилось. — стараясь говорить ровно, ответила она. — Я просто ходила к ручью умыться.
Он, кажется, не верил: всматривался в её лицо, в её глаза и что-то в них искал.
— Но ведь всё было хорошо. — с сомнением проговорил он.
— Конечно. — коченея от своих мыслей, ответила царица. Кажется, он так назвал то, что было между ними?
— Тогда я не пойму, зачем это холодное лицо, зачем эта враждебность во взгляде?!
— Я просто подумала, что скоро мы прибудем в конец пути, и что тогда будет дальше.
— А, только это? — облегчённо вздохнул он. — Давай обсудим это позже. Сейчас просто не время. Для меня этот вопрос не прост.
Это всё, что ей удалось добиться. Но отчего он так играл с ней?! Разве просто объяснить свои планы?! Взять и изложить, что собираешься делать! Не надо заводить царицу Савскую скрытностью. Она в состоянии выдержать любую весть. Расстаться — так расстаться.
«Как я сюда попала? Как очутилась в этом мире? Ах, да — меня сюда перенёс Айрон. А это значит, что отпуск скоро кончится. Хочу ли я возвращаться? Нет, я хочу остаться здесь. Здесь моя жизнь прошла, здесь мой дом, моя любовь, моя мечта. Если он позовёт меня с собой, я брошу всё на свете и пойду. Не буду перед ним демонстрировать нелепую женскую вздорность, не буду делать обидчивую мину. С ним нельзя играть в эти обыкновенные женские штучки — он от них скучнеет. Что есть глупее, нежели уподобляться множеству тех недалёких баб, что пытаются сломить своих мужчин капризами, придирками и слезами? Я выше этого. Я — царица Савская.»
Ни с кем из женщин не говорил царь Соломон и пол-слова, поскольку не считал их разумными. И только царица Савская удостаивалась его речей, его внимания, его благодарности, его любви. Это что-то значит, поскольку весь тот день, после краткой утренней размолвки, они ехали на своих конях бок о бок. И всю дорогу царь рассказывал ей множество тех удивительных вещей о мире, что вокруг. О тайнах недр, о горных высях, о полёте птицы, о повадках зверя, о связях вещества. Всё это говорилось таким живым и поэтичным языком, настолько образно, настолько удивительно прекрасно, что Маргит поняла, отчего Соломона называют Мудрым — ему открыто нечто особенное в жизни. Он мыслит не так, как все, а проницательнее, острее, с иного угла зрения. И лишь женщины ему казались тяжёлым, тёмным куском плоти. Все, кроме Маргит.
— Тебе интересно, Маргит? — спрашивал он, заглядывая ей в глаза.
— Да, я слушаю тебя, мой царь. — эти слова не говорили почти ничего, но взгляд, но голос, но тайное звучание восторга их делали признанием в любви.
Это был чудесный день. Иногда они опережали медленно идущий караван и уносились на лошадях вперёд, обходя горы по низу. Иногда попадали в дикие сады плодоносящих деревьев, тогда он срывал ей дикие вишни с ветвей. Иногда он сходил в коня и собирал для неё цветы — всё, чтобы загладить утреннее недоразумение.
Она же не сводила с него своих глаз, которые он называл колдовскими, и думала про себя, что недостойна его, ведь все её мысли сводились к одному — к той минуте, когда они окажутся наедине в царской палатке.
— Да ты не слушаешь меня! — притворно сердился он.
— Нет, ты неправ — я слушаю тебя и даже очень слушаю. — отвечала она с невозмутимым лукавством, а сама находила удовольствие в том, чтобы тайком его дурачить: она действительно не слушала. — Скажи, пожалуйста, а почему звёзды не падают, если не имеют опоры, как ты говоришь?
— Понимаешь, — тут же увлекался он. — есть между веществом и веществом некие невидимые связи. Вот я бросаю вверх перчатку — она взлетает, потом на долю мига замирает, потом падает на землю. Что заставляет её так делать? Что связывает их? Какие нити? Ты видишь их? Я — нет. И, тем не менее, перчатка падает.
— Она осталась позади. — сказала Маргит, которой уже приходилось видеть гравиполя, связывающие звёзды и галактики.
— Ну и пусть. Главное не в этом. Главное — ей есть, куда падать. Есть огромное скопление вещества, которое притягивает к себе всё — и воздух, и птицу, и камень, и наших лошадей. Так вот, у любой звезды есть такие нити, но каждая звезда так далеко друг от друга, что их взаимное влияние очень слабо.
— Но я не понимаю. — упорно продолжала царица гнуть своё. — Если между ними всё же существует притяжение, отчего они давно мал-помалу не сошлись и не слиплись в одно большое вещество.
— О, вот над этим надо бы подумать… — пробормотал Соломон, впадая в состояние глубокого мысленного коллапса.
— А если они уже когда-то были вместе. — продолжила царица, испугавшись, что он сейчас надолго уйдёт в миросозерцание. — то это значит, что-то их разбило на куски.
— Ты посягаешь на творческое право Бога. — с превосходящей улыбкой заметил Соломон. — И вообще, мне кажется, ты становишься похожей на собрание дворцовых звездочётов, от которых и мудрости которых я сбежал.
О, это как раз было то, что нужно царице — он вспомнил, что вечер близко и, следовательно, близка и ночь.
— Нет. Просто я устала. Весь день в седле. — искренне призналась Маргит.
Войдя в его палатку, не дожидаясь ночи, она обнаружила царя сосредоточенно разглядывающего ворохи пергаментов, которые были навалены на постели. В свете факелов Соломон просматривал одни, отбрасывал другие. Были там карты, украшенные рисунками, были свитки с текстами.
— Чем ты так занят? — спросила Маргит, нисколько на то не сердясь — ей было интересно всё, что делал он.
— Просматриваю карты. — невнимательно ответил Соломон. — Сверяю приметы, определяю направление.
— Здесь греческие свитки. — заметила царица, присаживаясь на край постели и раздвигая пожелтевшие пергаменты рукой.
— Не бойся, я их не задела. — успокоила она царя.
— Ты просто изумительная женщина. — серьёзно признался он. — Другая бы не обратила внимания и разлеглась бы на них, как корова.
— Я знаю, чего они тебе стоили и как ты дорожишь ими. — так же серьёзно ответила Маргит, а про себя смеялась, потому что именно эта идея минутой раньше пришла ей в голову: разлечься на пергаментах, призывно улыбаясь.
— Да, я купил их у греческих мореплавателей. Ты знаешь, что это?
— Карты, насколько вижу.
— Карты земли, по которой мы идём. Смотри, ты видишь эти маленькие рисунки на рельефе?
— Как будто крошечные развалины каких-то строений.
