Хейфорд Пирс - «Если», 1997 № 06
На всю страну уже прогремели кровавые разборки между двумя группировками бывших «братьев по оружию», прошедших Афганистан, апофеозом которых стал взрыв в Москве прошлой осенью (по странному совпадению, представители одной из них почему-то все гибли от взрывов, а в лидеров другой непременно стреляли).
Насколько мне известно, неписаные законы преступного мира осуждают сведение счетов на кладбищах. Кстати, и оперативники редко проводят там облавы. Похороны есть похороны, на кладбище все равны. Преступники пока не найдены, возможно, их и не найдут никогда. Но цинизм теракта, унесшего жизни 14 человек, позволяет предположить, что его организовывали не обычные уголовники, а «отморозки», которых война отучила хоть сколько-нибудь ценить чужую жизнь.
Кто должен заниматься психологической реабилитацией вернувшихся из «горячих точек», в принципе неясно. Армия за демобилизовавшихся ответственности больше не несет. Не районные же поликлиники, где максимум что могут сделать — прописать димедрол на ночь. Хотя, по мнению специалистов, работу с теми, кто вернулся из зон военных конфликтов, следовало бы начинать за несколько месяцев до их ухода из армии. Наше государство снова предпочитает поберечь деньги сегодня, но заплатить втридорога завтра и послезавтра…
Один из «генералов» абхазской армии, взявшей Сухуми, сказал мне: «Война никого не делает лучше или хуже, она лишь развивает до предела то, что уже было заложено в человеке — дурное или доброе». Интересно бы подсчитать, в какой пропорции.
Вернике показал, мне отделение сумасшедшего дома, в котором я еще не был, а именно — палаты для жертв войны. В мягком свете весеннего вечера, среди распевающих повсюду соловьев, это отделение казалось каким-то грозным блиндажом. Война, о которой всюду уже почти забыли, здесь все еще продолжается… Здесь отдаются приказы и безмолвно повинуются неотданным приказам; кровати — это окопы и укрытия, людей вновь и вновь заваливают и откапывают, здесь убивают и умирают, душат; здесь задыхаются, волны газа текут по комнатам, и, обезумев от ужаса, люди ревут и ползают или вдруг, сжавшись в комочек и силясь стать как можно незаметнее, забиваются в угол и сидят там молча, уткнувшись в стену.
Эрих Мария Ремарк. «Черный обелиск».
Фрэнк Герберт
РАДОСТЬ БЕГСТВА
Еще никто не построил тюрьмы, из которой нельзя бы было убежать», — любил повторять он.
Звали его Роджер Дейрут. Он был невысокого роста — пять футов один дюйм, соответствующий вес — сто три фунта, шапка непокорных черных волос, длинный нос, широкий рот и блеклые выцветшие глаза, которые, скорее, отражали, нежели абсорбировали, все то, что попадало в поле их зрения.
Дейрут прекрасно знал название своей тюрьмы — Дальняя космическая разведка или просто Служба-Д. Он считался одним из ветеранов службы и по-своему даже любил ее. Но подобно мятежному изгнаннику, что нашел приют на белоснежных пляжах маленького острова в южном море, пристрастился к своему гамаку и скверному рому из сахарного тростника, но не утратил мечты о возвращении к зеленым холмам доброй старой Англии, Дейрут не уставал повторять, что рано или поздно пошлет к черту опостылевшую службу и вновь обретет долгожданную свободу.
Кстати, его одноместный Разведчик-Д не особо походил на гамак, а его маленькая каюта — на тропический пляж. Корабль представлял собой металлический кокон, чем-то похожий на гроб, и был оборудован лишь самым необходимым для своего пассажира.
Уже давным-давно Дейрут понял, что и он, и его товарищи-пилоты были всего лишь заключенными одной большой космической тюрьмы, расположенной поблизости от системы Капелла.
Незримыми стенами тюрьмы являлась специальная программа, получившая кодовое название «Ограничитель». Она внедрялась в подсознание пилотов психологами базы и неизменно обновлялась после каждого разведочного полета.
Средняя продолжительность одного такого полета, по требованиям инструкции, обычно не превышала пятидесяти стандартных суток.
Правда, большинство пилотов, среди которых преобладали преимущественно желторотые новобранцы, с неистощимым упорством пытались преодолеть влияние Ограничителя, но все они, как правило, терпели неудачу.
Непреодолимый страх перед космической бездной, заложенный в программе, в конце концов заставлял их поджать хвост и вернуться на базу.
«Но уж на этот раз я добьюсь своего!» — мрачно пообещал себе Дейрут, усаживаясь перед контрольной панелью Разведчика.
Он знал, что говорит вслух, по это обстоятельство мало смущало его.
Компьютер, автоматически фиксировавший поведение пилота во время полета, был предусмотрительно отключен.
Гигантское газовое облако, Великое Нуадж, лежало прямо по курсу его корабля.
Для осуществления своей цели ему пришлось вынырнуть из подпространства в опасной близости от газового скопления, но у игры, в которую он ввязался, были свои правила.
«Ты, парень, сошел с ума, — только и сказал ему Бингалинг Бенар, ветеран полетов и его старый друг, когда Дейрут поведал ему о своем намерении. — Ты хотя бы представляешь, с чем тебе придется иметь дело?»
«Я попытался было один раз, — признался Дейрут, — но Ограничитель заставил меня повернуть обратно».
«Там настолько темно, — продолжал Бенар, — что тебе сразу придется сбросить скорость до минимума, если ты собираешься остаться в живых. Даже я не выдержал в этой мгле больше восьмидесяти дней. Да и чего ради тебе идти на такой риск? Это всего лишь газовое облако, ни больше ни меньше. За ним — ничего нет!»
Между тем Великое Нуадж уже успело заполнить все передние экраны Разведчика, наглядно демонстрируя свои гигантские размеры.
«Там могут скрываться тысячи солнц, — подумал с тревогой Дейрут. — Бенар сумел выдержать восемьдесят дней. С моей скоростью мне не добраться и до центра туманности».
«Восемьдесят, максимум девяносто дней предел для самого опытного пилота, — припомнил он слова Бенара, — но обстановка там такова, что Ограничитель начнет действовать практически сразу, едва ты окажешься внутри этого чертового облака».
Дейрут сбросил скорость до безопасных цифр.
Состав газовой смеси давно уже ни для кого не был тайной. Облако состояло почти из чистого водорода, хотя его концентрация и превышала все мыслимые пределы.
Существовало предположение, что оно представляло собой эмбриональную стадию существования звезды, но было ли так на самом деле, никто не брался утверждать.
