Альфред Бестер - Голем 100
— Уинифрид Эшли. Она мертва. Ее убили. Никаких сделок с ООП. Царица Пчел умерла.
Дверца кареты распахнулась, и Гретхен пулей вылетела наружу, сопровождаемая, удивительным образом, Салемом Жгуном, психомантом. Шима схватил ее за руку и подтащил к Индъдни, поджидавшему на краю толпы. Жгун спешил следом.
— Очень рад встрече, мадам, — сказал Индъдни. — Позволено будет осведомиться, успели ли мы вовремя? Заключили ли вы контракт с ООП?
— Да, — выдохнула Гретхен.
— Крайне удивительно. Почему, в таком случае, Отец-Ооп позволила вам удалиться?
Пытаясь перевести дыхание, Гретхен могла только молча ткнуть пальцем в Жгуна.
— Добрый вечер, господин Жгун, — вежливо поклонился Индъдни. — Могу я понять, что вы имеете некоторое влияние на Отца-Оопа?
— Добрый вечер, субадар. — Жгун ни на йоту не утратил обычного светского лоска, несмотря на то, что проход сквозь толпу дался ему нелегко. — Полагаю, что все сохранится в секрете?
— Безусловно, так.
— Отец-Ооп — моя пациентка.
Шима остолбенел.
— Вы, должно быть, нас разыгрываете!
— Что вас так удивляет, доктор? — Жгун допустил легкую смешинку в своем невозмутимом взгляде. — Я же говорил, что большинство обращающихся ко мне — женщины.
— Но...
— И Отец-Ооп прислушивается к моим советам. Я порекомендовал — никогда не приказывайте пациенту, доктор!. — что лучше было бы отпустить госпожу Нунн.
Гретхен наконец обрела способность говорить.
— Что все это значит? Реджина умерла? Ее убили?
— Увы, мадам, это правда. Господин Лафферти при неблаговидных обстоятельствах. Лафферти впоследствии пал от руки доктора Шимы... при самообороне.
— Как! Реджина и Нудник? — Гретхен затрясла головой. — Что за бред. Непостижимо! Что случилось? Как? Когда? Мне... я хочу, чтобы вы мне все рассказали.
— Безусловно, мадам Нунн, но не в этой давке. Где вам будет удобнее нас выслушать? У меня в кабинете? В пентхаузе доктора Шимы? В моей квартире?
— Нет, у меня. Пошли.
— Тогда я прошу позволения удалиться, — сказал Жгун. — Общий поклон.
— Нет, — возразила Гретхен. — Это было бы нечестно после всего, что вы для нас сделали. Вы были в этой истории с самого начала, должны увидеть и конец.
Сесть на что-нибудь в эти часы пик вечером было невозможно, поэтому им пришлось пройти пешком к Оазису Гретхен в «Старом Городе» Гили, раньше — презренная Нижняя Восточная Сторона Старого Нью-Йор- ка, теперь — шикарное фешенебельное место, великолепно отреставрированное вплоть до кулинарных лавочек и тележек рассыльных. Оазис Гретхен получился из гигантских гранитных опор Бруклинского моста, в которых прорыли, продолбили и проложили помещения и коридоры.
Когда все четверо вышли из лифта, на них обрушились валы жуткого шума и грохота, доносившихся из квартиры: какофония перекрывающих друг друга звуков из духовых инструментов, рояля и клавесина; пение, визг, крики, жужжание; обрывки одновременно
исполняемых куплетов: «Привет! Привет! Вся Гиль собралась тут...», «Как-то дева-индианка...», «Был Колумб наш сукин кот, онанист и бабник...», «Фиалки нежные милее нам, чем розы...», «Раскатай меня по травке...».
— Боже милостивый! — вырвалось у Гретхен. — Это еще что?
— Голем? — Шима не пришел в себя.
— Но не во множественном же числе, доктор, — тихо возразил Индъдни.
— Не очень подобающая обстановка для собеседования, — заметил Жгун. — Не пойти ли ко мне — в Адовы Врата?
— Не может это быть делом Отца-Оопа — в отместку? Она... — Здесь Гретхен заметила, что у двери стоит с остолбенелым видом один из ее слуг. — Алекс! Что все это значит?
— Они с ума посходили, госпожа Нунн. Они вломились.
— Вломились? Сквозь охрану? Как?
— Не знаю как, но вломились и вышвырнули меня вон. Никаких трутней, сказали они. Никаких самцов. Это соты царицы, сказали они. Потом прорубились в квартиру Раксонов под нами, чтобы им стало попросторнее, заказали подать им обед и...
— Они? Кто это — они?
— Психи, и одеты как психи. Заходите, мадам. Сами увидите. Они вас поджидают. Их там ужас сколько, целые орды. — Он распахнул дверь.
Внутри действительно были толпы и орды. Семейство Раксонов — мать и три дочки — не только пожертвовали своей квратирой ниже этажом, но присоединились к веселью. Две помощницы Гретхен тоже присоединились. Три работника поста охраны из вестибюля Оазиса (женского пола) тоже присоединились, чем и объяснялся беспрецедентный успех вторжения. Две квартиры были превращены в гигантские двухэтажные апартаменты — через зияющий пролом в полу просунули импровизированную лесенку. Лесенку гроздьями облепили хористки, коломбины, балеринки, пульчинеллы, субретки, даже восточная гурия — все они раскачивались, вопили и распевали:
— Ой-ай, Гафусалим. Трах на весь Ерусалим. Ой-ай, Гафусалим. Ребе отомстил.
Поддав задком, мигнув глазком, Его зазвала в уголок. Ему раскрыла передок, Наружу выскочил кусок — Гордится им Ерусалим.
Ой-ай, Гафусалим. Трах на весь Ерусалим. Ой-ай, Гафусалим. Ребе злобу затаил.
Но она вертела своим естеством, Он промазал в губки и поддал тычком Не туда — догадался, попав на зубок Усладе на весь Гафусалим.
Четверка столпилась в дверях, тупо вытаращившись на открывшееся зрелище. Юный Алекс все доложил верно: здесь не было никого мужеского пола. Шима, Индъдни и Жгун войти не осмелились; только Гретхен нерешительно шагнула в квартиру.
Шима неожиданно заговорил:
— А знаете, Индъдни, мне только что, при виде этих баб, пришла в голову одна мысль.
— Вот как? И какая же?
— Почему Голем никогда не появляется в образе женщины?
— Действительно, интересно, доктор. — Они едва различали слова друг друга сквозь дикий рев. — Возможно, у нашего психоманта найдется ответ.
— Возможно, ответит Юнгово положение о «внутреннем лице» человека, — отозвался Жгун. — Голема, вероятно, порождает animus — мужское начало в женской психике. Поэтому он всегда принимает мужское обличье. Если бы создателями его были мужчины, то их anima, или женское начало, породила бы женщину.
Рассуждения на эту тему прервал вопль Гретхен:
— Нет, вы только посмотрите, что эти сумасшедшие собрали для банкета!
Банкет получился воистину царский — пир достойный Царицы Пчел. Повсюду громоздились подносы, блюда, салатницы и супницы, полные до краев: бульон из пчелиных крылышек, ветчина, запеченная в меду, мидии в устричном соусе, царские угри в желе, заливное из хвоста омара с тимьяном, хрустящие чипсы из пыльцы, сотовые хлебцы, белковый пудинг, медовые пряники, шербеты на сахарозе, огромные жбаны с медовухой и медовой наливкой из Уэльса. На подносах грудами лежало все, что можно было сыскать в продаже из благовоний и ароматных курений. Растоптанные и растерзанные, валялись по полу зеленые гирлянды, остро пахнувшие золотоцветом, пасленом, розмарином, шалфеем и душистым базиликом.
