Джоан Виндж - Псион
Какое-то время Джули молчала, почти боясь взглянуть мне в глаза.
— Как странно… Всегда так тяжело говорить о себе… Такая дурацкая история.
Наконец она открыла доступ в свое сознание, в свою память. Я увидел Джули маленькой девочкой, которая слишком много знала об окружающих, которая разделяла с любым встреченным ею человеком каждую эмоцию и не могла утаить свои мысли… Воспоминания о годах, проведенных в сверкающем и абсолютно пустом мире, где вещи значили гораздо больше, чем человеческая жизнь, где люди — и ты это знал — совсем не беспокоились ни о тебе, ни друг о друге: и понимаешь, что само твое существование — оскорбление для близких, с каждым доказательством ты отдаляешься от них все дальше…
Передо мной прошли картины и образы, когда она, наконец, покинула их, а затем попыталась уйти из жизни, не в состоянии выжить в холодном мире со своими чувствами и мириться с их отсутствием у других. Она пыталась найти выход там, где его не было, сопереживая боль, ненависть и лишения окружающих, всегда стремясь помочь им, потому что по-другому она не могла. Она сочувствовала страждущим просто потому, что такова была ее натура, и люди злоупотребляли ее добротой, оскорбляя ее лучшие чувства. Все, что ей нужно теперь, — это покой и кто-нибудь, кому она может доверять.
Но вот она вспомнила Зибелинга, и я увидел, что Джули верила в то, что именно он — тот, кто ей нужен… Рыдания вырвались у нее. (Потому что это было именно так.)
— Джули, чего ты стыдишься?
— Я всегда всех отталкивала. Я хотела утопиться, потому что не могла ужиться даже с собой.
— Это неправда. — Я легонько встряхнул ее. — Ты ни в чем не виновата. Человек не может открываться первому встречному — должна быть защита. Но если ты рождена с шестым чувством, то не чувствуешь такой защиты, и никто не знает, как тебе ее предоставить. Дело совсем не в тебе, ты не можешь винить себя в том, что ты такой родилась.
Она нахмурилась.
— Я знаю, что говорю, Джули. Послушай меня. Не виновата ты и в том, что пыталась любить его и хотела его любви. А тот, кто потерял твою любовь, настоящий осел…
Она глубоко и прерывисто вздохнула.
— Зибелинг не винит тебя за страдания или боль. Он помог тебе освободиться от привычки переживать все сразу и ранить этим себя. Он должен понимать, насколько это тяжело.
Если в Зибелинге была хоть половина тех качеств, которые она видела в нем, то он действительно помог ей, однако сейчас мне было очень сложно притворяться, будто я верю, что он всего лишь человек. Она почти улыбнулась, потом лицо ее изменилось, как если бы она не знала, что и подумать.
— Он не хотел, Джули. Он не в себе из-за той дьявольской игры, которая здесь ведется, он не способен анализировать, чересчур переполнен виной и растерян. Разве не это ты пыталась показать мне? Он не отдавал себе отчета в том, что говорил. — Однако я тоже не осознавал, что говорил в данную минуту, не обращая внимания на слова, желая только отвлечь ее и вывести из угнетенного состояния. — Он напуган и рассержен, потому что по-настоящему любит тебя, но боится признать это. Боится потерять, как в свое время потерял жену.
Она вздрогнула и поднялась.
— Правда?
— Конечно. — Я говорил, не понимая, откуда приходят слова, почти забыв, о ком идет речь, потому что… — Потому что он не единственный, кто испытывает такие чувства к тебе. — До меня дошло, что я сказал, после того, как вырвались слова, и я понял, что это правда. — (Я люблю тебя.)
Через стол она протянула руку и взяла мою. Она поцеловала меня — я весь наполнился ее чувствами и такой нежностью, какой еще не испытывал.
— Спасибо, Кот, — прошептала она, — ты лучший, единственный мой настоящий друг. — И снова подняла на меня глаза, глаза цвета грозовых туч.
Но она никогда не сможет изменить своей любви к Зибелингу. Когда это стало мне ясно, что-то перевернулось внутри, как будто в меня попал осколок ее боли.
Внезапно я вновь стал пятилетним мальчиком, обиженным до горючих слез на весь мир. Ну почему именно он? Почему его избрала судьба на эту роль, почему не меня? У меня никогда ничего не было!
Но говорят, любовь слепа, любовь — сумасшествие, любовь безжалостна и способна испепелить твое сердце. Джули научила меня проникаться чувствами других, и я знал, что никогда не смогу остановить то, что чувствую по отношению к ней.
Я обошел стол и нежно обнял ее, представив на минуту, что она принадлежит мне, а потом сказал:
— Все будет хорошо, я обещаю тебе.
И я вышел из дома в ночь.
Глава 15
Я включил свет.
— Как ты сюда попал? — Фигура Зибелинга отделилась от кресла, где он сидел, словно окаменев в темноте своей комнаты. Выражение его лица стоило того, чтобы преодолеть путь к его жилищу.
— Секрет старого воришки, — ухмыльнулся я. — Теперь вы спросите, какого дьявола мне здесь надо. Я здесь потому, что осталось только двое в этом городишке, на кого вы можете положиться, и вы больно ранили обоих. Я пришел сюда, чтобы ты кое-что для себя уяснил, слышишь, ты…
— Убирайся!
— Н-да. — Я покачал головой и двинулся к нему, чувствуя обиду и злость, которые при виде Зибелинга всколыхнулись опять. — Я не уйду, пока ты не выслушаешь то, что я должен тебе сказать. — Я схватил его за толстый свитер и прижал к стене. Он сопротивлялся, но у него не было богатого опыта уличных боев. Я нажал на болевую точку — он вскрикнул и затих. — Вот так-то лучше, док. Я могу быть тем, за кого ты меня принимаешь, когда меня вынуждают. Не советую делать это, ибо тогда я перестану быть самим собой. — Я отпустил Зибелинга и отступил. — Мне надо, чтобы ты меня выслушал.
Он отделился от стены, его взгляд был полон замешательства и внезапно возникшего страха. Он потер шею.
— Хорошо. Говори, зачем пришел. — Он вновь сел в глубокое мягкое кресло, чувствовалась его возросшая тревога.
— Во-первых, повторяю еще раз — мы в одной лодке. — Я не стал убеждать его, открывая сознание, потому что он был уверен, что я поступлю именно так. — Знаю, что вы не желаете поверить в это, потому что вам, как никому другому, известно, что у меня достаточно причин сделать вам больно. Вы уверены в том, что я — всех побоку, кроме себя, а как иначе? Разумеется, вы сами — образчик любви к ближнему. Поверьте, я сталкивался с такими экземплярами, как вы. Но, слава Богу, встречаются и порядочные люди. Такие, как Джули, как Дир. А Рубай… — Я вздохнул. — Вы даже не представляете себе, кто он на самом деле. Я — я знаю! У него ледяное сердце, он психопат; все, что вы можете вообразить о нем, не идет ни в какое сравнение с его истинной сущностью. Он уничтожил Дира с наслаждением, и я намерен расквитаться с ним за это. Я скорее отсеку себе руку, чем стану на него работать, — можете вы это понять? Я сделаю все, что в моих силах, чтобы уничтожить его и обезопасить Джули. Слышите вы — все! Если даже мне придется заодно спасти и вас, — я опустил взгляд, — может, мне придется оказать вам эту услугу. — Я поднял глаза. — Но повторяю, сделаю это очень неохотно.
