В. Бирюк - Урбанизатор
— Так, уважаемые. Слушайте сюда. Кугырза! Мать…! Тихо! У нас есть два пути. Первый — простой. Я ухожу. Мне такой исход нравится. Ни труда, ни забот, ни опасностей. Второй… Вы знаете мою цену.
— Нет! Ни за что! Никогда! Мы не будем рабами!
— Тогда вы будете мертвецами.
— Мы закроем ворота! Они не пройдут! Наши боги на нашей земле…!
— Вы уже бились с ними. Вас было больше, на вашей земле. Их — осталось, вас — стало меньше. Завтра — совсем не будет. Сколько человек смогут укрыться в этих стенах? Триста? Пятьсот? А там, в лесном таборе — вдесятеро. Ваш народ. Они умрут. Да и те, кто останется здесь… «Унжамерен» не смогут взять, но смогут осадить. Вы будете есть друг друга с голоду?
Снова сплошной хай. На пару тонов выше. Я плюнул, прихватил толмача и отогревшегося «урлыка», сходили к Ветлуге, посмотрели снизу. Да уж, какое бы войско не было, а лезть наверх тут можно только по этому оврагу.
Снова вернулись в селище. Ночи зимой длинные, но не бесконечные. Доорались они до чего-нибудь? Снова увёртки, уловки…
— Мне надоело. Время уходит. Или — всё, или — ничего. Вы отдаёте себе в мои руки полностью. В холопы. Или — нет. Чтобы стать трупами. Я ухожу.
Забавно. Вот передо мной почти сотня взрослых мужчин. Элита. Их главный «классовый» интерес — сохранить народ. То «стадо», которое они «пасут, стригут и погоняют». Без народа — они ничто. В лучшем случае — просто заурядные мужички. И они готовы потерять всё, потому что не хотят отдать часть! Часть своей власти, своего образа жизни.
Как при язве желудка отказаться от резекции: «оно ж всё моё!». Очередная «обезьяна с кашей в кулаке». И — в мозгах. Обезьянник.
Прогулялись поверху вдоль реки, посмотрели пейзаж с точки зрения «удмурто-проходимости». Абсолютно не танко-опасное направление. А вот лесовики… Прогулялись по табору. Жалко. Людей жалко. Кое-кто осмелился прямо спросить:
— Русский воевода, ты мой еш к себе примешь?
«Еш» — малая семья, 6–7 человек. Одну-то я приму. И десяток… поднатужившись. Но здесь-то счёт на сотни.
— Нет. Иди к своему кугураку. И поставь его раком. Чтобы он прочистил свои мозги. И понял, что никакое барахло, никакие слова не имеют значения. После того как народ погибнет.
— А мы за Волгу уйдём!
— Можно. Вы же экзогамные фратрии… э… Каждый эрзя обзаведётся второй женой. А ты будешь навоз выносить. Если с голодухи не сдохнешь и волкам не попадёшься. Нынче на Волге здоровенные стаи обретаются. Человечинкой прикормленные.
Грустно это всё. Глупо, тупо и безысходно. Основная масса беженцев — дети. Они просто умрут. Остальных… часть вырежут, часть угонят в рабы — это счастливчики, остальные — замёрзнут, заболеют, станут волчьим кормом. Так-то народ останется — здесь не более трети-четверти всех мари. Может, именно поэтому, из-за опустошения этих мест, будут, в последующие десятилетия, достаточно легко переселяться в Поветлужье беженцы с Юмы и других мест?
В исторической перспективе… с учётом грядущих столетий… «с точки зрения нарастания мировой энтропии и неизбежного угасания солнца»…
Хреново быть попаданцем. Понимать мелкость происходящего в масштабе «космические корабли бороздят просторы…». И при этом смотреть в глаза обречённым людям.
У нашего костра Алу куняет. Задрёмывает, голова опускается, потом вскидывается, как петушок, осматривается испуганно…
— Спи. Сам посторожу.
Что делать — непонятно. Вся надежда на их здравый смысл.
«Здравый смысл — предрассудки, воспитанные до 18 лет».
Эйнштейн! Ну зачем ты это сказал?! Потому что так — надежды нет. «И как один умрём в борьбе за это». «Это», в данном случае — возможность жить по прежним правилам на прежнем месте.
«Сидеть на попе ровно».
Вот за эту «ровную попу» они свои головы завтра и положат.
Обутрело. Снизу видно, как спускаются с горы группки людей. Беженцы. Одни поворачивают на восток, другие на запад, третьи идут напрямки через остров, через Волгу. Разбегаются. Волоча детей и скарб. С этой стороны горы скот гнать не пытаются. Но здесь, наверняка, не единственный спуск.
В середине дня подошла моя вторая группа.
— Как дошли?
— Дык… всё путём. Николай там…
— А чего я? А они чего? Ходят по нашей лыжне будто она ихняя. Ну я и говорю — плати. Мы ж её не для всяких там… строили. А они — нет. Тут Салман подошёл, лыбиться начал. Эти-то… ой умора! Бегом бежали! Через Волгу-то по целине…! Будто их крапивой…
Элемент племенной жизни. Описан у Тацита. Согнанное со своей земли римлянами одно из германских племён бесконечно кочевало, не получая нигде постоянного пристанища, не имея сил согнать другое племя. Потеряло в ссорах и стычках своих мужчин и растворилось. В окружающей среде.
Эти тиште… тоже растворятся.
Уже в сумерках прибегает знакомый «урлык». Повторяет одно — «пойдём-пойдём». Что выучил, то и говорит. И руками машет. Тут мои толмачи на него хором и насели.
Новость из числа ожидаемых: удмурты лазали по лесу, и нашли, к западу от селища, проход через набитые снегом овраги и буреломы. А что, кто-то сомневался? Любые противотанковые рвы надо прикрывать такой же артиллерией. Пассивная оборона — всегда поражение. Отрядик был маленький, но шороху навёл — вышел к табору и занялся основным занятием племенных удальцов: резнёй и грабежом. По счастью, бабы так перепугались, что наглецов просто затоптали. Коровами. Без всякой тактики — просто по злобе и с испуга.
— Все отдохнули? Уже и озябли? Пошли — согреемся.
«Опять — двадцать пять» — русское народное выражение.
Снова: хай, крик и трёп. Я своих сразу предупредил: в дискуссию не ввязываться, произносимое считать побочным эффектом пищеварительного процесса. С кем не бывает?
Табор уменьшился на треть, видны пустые, затоптанные и загаженные места, раненых на сугробах уже нет. Только мёртвые. Чуть изменился состав «реввоенсовета» — шаманов не видно. И ещё кое-кто из персонажей…
«Дедок-посол» Мадину увидел, весь расцвёл, разулыбался, кинулся здоровкаться. Знакомое лицо, почти родственница. Чуть не облизывал. Пока не увидал, как Самород рядом рукоять ножа жмакает. Поперхнулся приветами. И внятно изложил оперативную обстановку. Ничего нового: треть войска разбежалось, остальные собираются. Удмурты ищут проходы поверху, «унжамерен» стоят внизу, у реки. Подходили днём малым числом, звали на бой, издевались-насмехались.
— И вот, оны решили принять твои условия.
— Нет. Это я принимаю. Или — нет. Вашу просьбу. Ваше прошение о похолопливании всего народа.
Опять — двадцать пять… Так, это я уже…
