Джордж Эффинджер - Когда под ногами бездна
— Хвала Аллаху, — отозвался доктор. Он посмотрел на пластмассовую коробку с училками, лежащую на столике возле кровати. — Вы уже опробовали их?
— Да, — ответил я.
Ложь. Я «примерил» лишь несколько штук под руководством терапевта; результаты в основном разочаровали. Не знаю, чего я ожидал. Когда вставляешь училку, знания, заложенные в ней, мгновенно поступают в память; чувство такое, словно они были там всю жизнь. Как будто выучил тексты, готовясь к экзамену, просидев за книгами всю ночь, с той разницей, что ничего не забудешь и хорошо выспался. Как только вытаскиваешь приставку, все уходит… Не впечатляет. Но я предвкушал возможность попробовать что-нибудь специфическое из магазинчика Лайлы. Иногда училки бывают очень полезны. По-настоящему я боялся личностных модулей — зловещих устройств, с помощью которых что-то чужое овладевает разумом и телом, отпихивая твое «я» куда-то в дальний уголок. Подобная перспектива все еще смертельно пугала меня.
— Что ж, хорошо, — сказал доктор Еникнани. Он не пожелал мне удачи, поскольку судьба человека — в руках Аллаха. Всемогущий заранее знает, чем все кончится, поэтому проблема везения отпадает.
— Да пошлет тебе Аллах успешного завершения всех начинаний, — поэтому сказал он.
Прекрасное напутствие. Теперь, когда мы прощались, доктор определенно начал мне нравиться.
— Иншалла.
Мы пожали друг другу руки, и он ушел. Я подошел к шкафу, вытащил свою одежду и бросил на кровать: рубашку, ботинки, носки, нижнее белье и новые джинсы (не помню, когда я успел купить их!). Быстро одевшись, попробовал связаться с Ясмин. Длинные гудки… Тогда я позвонил домой: может, она у меня.
Опять никого… Пошла на работу?
Еще нет двух часов. Я позвонил Френчи — в баре ее пока не видели. Записку персоналу я оставлять не стал и вызвал такси.
Не знаю, что говорится на этот счет в больничных правилах, но меня, покидающего палату без сопровождающих, никто не остановил. Санитар отвез меня в кресле на колесиках вниз, и я пересел в такси, сжимая сумку с личными вещами в одной руке, а пакет с училками — в другой. В душе моей царило смятение, но я не чувствовал ни радости, ни горя…
Я отпер дверь и вошел, ожидая увидеть полный беспорядок. Возможно, Ясмин забегала сюда, пока я был в больнице, а за моей подружкой никогда не водилось привычки убирать после себя. Я думал, что на полу будут разбросаны ее вещи, в раковине — красоваться гора грязной посуды, на столе и плите — остатки еды, пустые банки и бутылки. Но в комнате царила такая же чистота и порядок, как и тогда, когда я вышел отсюда в последний раз. Да нет, пожалуй, стало даже чище никогда я так тщательно не подметал, не вытирал пыль и не мыл окон. Сразу закрались подозрения: искусный взломщик, страдающий манией чистоты, проник в мой дом. Возле матраса на полу лежали три туго набитых конверта. Я наклонился и поднял их. На всех напечатано мое имя, внутри каждого — по семь сотен киамов десятками: семьдесят новеньких купюр, перетянутых резинкой. Две тысячи сто киамов. Моя зарплата за недели, проведенные в больнице. Честно говоря, не ожидал, что мне засчитают это время. Вообще-то, я с удовольствием полежал бы в больнице и задаром: соннеин, особенно когда он сочетается с эторфином, — весьма неплохой коктейль…
Я свалился на кровать и бросил деньги рядом, где часто спала Ясмин. Я все еще ощущал странную пустоту в голове, словно бессознательно ожидал появления чего-то, что придаст смысл моему существованию; по крайней мере намекнет, что делать. Часы показывали четыре без нескольких минут. Я решил не откладывать самое трудное на потом. Лучше покончить с этим сразу.
Встал, сунул пачку киамов в карман, нашел ключи и спустился вниз. Ага, сразу нечто зашевелилось… Правда, ощущение было не из приятных — холодный страх и предчувствие мрачных событий напоминали тринадцать ступеней к эшафоту и петлю, правда, пока невидимую. Я дошел до Восточных ворот и поискал Билла, безумного американца, но его, как назло, не было. Пришлось сесть в другую машину.
— К дому Фридландер-Бея. Водитель обернулся и внимательно посмотрел на меня.
— Нет, — отрезал он.
Я вылез и нашел не столь щепетильного таксиста, предусмотрительно договорившись о плате заранее.
Подъехав к логову Папы, я расплатился и вылез. Никто не знал, что я появлюсь здесь; возможно, Папа не ожидал увидеть меня раньше завтрашнего дня.
Тем не менее его лакей открыл полированную дверь красного дерева еще до того, как я успел одолеть белую мраморную лестницу.
— Господин Одран, — произнес он вполголоса.
— Удивляюсь, как ты меня запомнил. Лакей пожал плечами (возможно, улыбаясь про себя), поприветствовал меня:
— Салам алейкум, — и повернулся ко мне спиной.
— Алейкум ассалам, — ответил я и последовал за ним.
Он проводил меня к кабинету Папы, в ту самую комнату, где я ожидал хозяина во время первого визита. Я сел, но потом вскочил и принялся беспокойно ходить взад-вперед. Черт, зачем я сюда явился? Мне абсолютно нечего сказать Папе, кроме «здравствуйте, как поживаете?». Но Фридландер-Бей умеет быть хорошим хозяином (когда это служит его целям); он не позволит гостю почувствовать себя неловко.
Пока я прокручивал все это в голове, дверь кабинета открылась, и один из каменных истуканов жестом дал понять, что можно войти. Я протиснулся мимо него и очутился в обществе Папы. Он выглядел утомленным, словно занимался решением неотложных финансовых, политических, религиозных, юридических, военных вопросов (и что там еще назвать?) без передышки много часов подряд. На белой рубашке проступили пятна пота, волосы растрепались, глаза покраснели от усталости.
Когда Папа поднял руку, обращаясь к Говорящему Булыжнику, она заметно дрожала.
— Кофе, — приказал он тихо, хрипловатым голосом. Потом повернулся ко мне:
— Подойди, подойди к нам, племянник, сядь. Как ты себя чувствуешь? Хвала Аллаху, операция прошла успешно. Я получил доклады доктора Лисана. Он вполне доволен результатами. В этом отношении я тоже доволен, но, разумеется, истинным доказательством эффективности устройств будет их правильное использование. Я молча кивнул.
Булыжник принес кофе, и это дало мне несколько минут передышки. Пока мы пили и перебрасывались пустыми фразами, я чувствовал на себе внимательный взгляд Папы; его брови сошлись в единую линию, на лице появилось слегка брюзгливое выражение. Я прикрыл глаза, кляня себя за глупость: как же меня угораздило явиться в такой одежде! Джинсы и ботинки выглядят нормально в клубе Чири или когда я слоняюсь по городу в компании Махмуда, Жака и Сайеда, но для визита к Папе нужна галабийя. Слишком поздно: раз уж сел в лужу, придется как-нибудь выбираться из нее.
