Евгений Прошкин - Слой
– А твой гениальный друг? Он не пособит?
– При чем тут компьютеры? Один путь – через Немаляева. Ты про казино рассказывал…
– Туда не пробьешься. А исполнить желательно деликатно. И винтовочка твоя нам очень даже сгодится. Рисуй план, говорю.
Константин вырвал из тетради чистую страницу и набросал схему. Отметил места, где надо быть особенно внимательным, и возможные пути отхода.
– У тебя мания преследования, – сказал Петр, взглянув на листок.
– У меня забота о ближнем. В нашей сотне только двое, и если тебя арестуют…
– Погоди!
Петр схватил пульт и сделал еще громче. Сюжет про акцию у посольства комментировал модный телеведущий Сидорчук.
– Партия без флага – это не партия, – расслабленно изрек он. – Тем более, в России, где каждая фирма, каждый клуб и даже пивной ларек имеют свои логотипы. Русский человек не то, чтобы ленив, а как-то природно лаконичен. Читать ему тяжело, вникать – тем более, поэтому и получили у нас такое широкое распространение всякие знаки и символы. Посмотрел, и сразу все ясно. Сегодня мы с вами посмотрели еще на один. Ну что это за партия – «Прогрессивный Порядок»? Прогресс бывает разный, порядок – тем более. Я тут специально в словарь заглядывал, так оказалось, что оба эти слова являются многозначными. То есть имеют много значений. То есть понимай, как хочешь. Мы и понимали – каждый свое. А сегодня нам объяснили. То есть господин Нуркин показал, что такое его порядок и его прогресс. Порядок по Нуркину – это птица с двумя головами. Тут, правда, опять разночтения: либо птица – это негатив двуглавого орла, либо – мутировавшая курица. Кстати, поскольку птица все-таки черная, я склонен думать, что курица. Помните такую сказку? Теперь относительно прогресса. Раз кроме черной курицы и большой гайки на флаге ничего нет, стало быть гайка – это и есть прогресс. В понимании господина Нуркина. Не знаю, не знаю. Я бы на его месте нарисовал ракету, или микросхему – ма-аленькую такую, очень прогрессивную, или уж вторую курицу – с тремя головами. Первая курица наверху, вторая внизу. И всем ясно, где порядок, а где прогресс. А заодно – базис и надстройка. Флажок можно было бы вешать в кабинетах зоологии, а то не все городские дети знают, как цыплята появляются. А появляются они в результате загадочного взаимодействия порядка и прогресса. Посидела черная курица верхом на гайке – получите яйцо. Согласитесь, от такого порядка всем только польза. Много яиц врачи есть не рекомендуют, но мы же люди прогрессивные – вслед за курицей посадим на чудотворную гайку молочное стадо, а там и до пушного зверья недалеко. А внутри, чтобы площадь не пропадала, я имею в виду – внутри магической гайки, заведем пчел или бассейн с осетровыми…
– Неужели это экспромт? – С восторгом произнес Константин.
– Для импровизатора Сидорчук слишком много получает. На него такие текстовики работают, что Хазанову и не снилось.
– Что он хотел всем этим сказать?
– Не знаю. Похоже на какую-то внутреннюю разборку. К нам это меньше всего относится. Но если о Нуркине и его партии заговорили на центральном канале…
– …то пора идти за винтовкой, – закончил Костя. – Хотя, мне больше по душе направленный взрыв. Я помню место, где торгуют качественным скипидаром. Магний добудем, алюминий, керосин, ацетон – тоже не вопрос.
– Остался сущий пустяк: заложить. Не зная ни маршрута, ни графика.
– Можно разыграть ничью.
– Обвязаться взрывчаткой и подкараулить на очередном митинге? Не торопи смерть. Когда надо, она сама явится.
Петр положил на колено схему коммуникаций и стал, пришептывая, водить по ней пальцем. Костя выключил телевизор и, облокотившись о подоконник, выглянул во двор. Солнце в белесом небе не сдвинулось ни на метр. Деревья подыхали от жажды. На углу смрадно горела помойка.
Он задумчиво потрогал пристегнутый к трубе наручник и, высыпав из коробка скрепки, принялся их выпрямлять – про запас. Константин предчувствовал, что они ему еще пригодятся. Пока она за ним не явится – или здесь, или там. Впрочем, дама с косой к нему уже наведывалась. И то, что он принял за конец, оказалось началом.
* * *– Я не понял. Этот Сидорчук… Этот оборзевший обозреватель! Что он сегодня нес? «Курица»!.. «Гайка»!..
Нуркин яростно отбросил блокнот и вскочил с дивана. Постоял, покусал на большом пальце ноготь и, снова усевшись, придвинул блокнот к себе.
– Черная. Черная курица! – Осклабился Немаляев. – Не бесись, Владя. Если б ты в пиаре шурупил так же, как в политике…
– Чего тут шурупить?!
Листы в книжке встали дыбом – многие были изрисованы аккуратными решетками.
– Шурупить по поводу «гайки»? – Взорвался он.
– Гайка, шестеренка – не все равно? Ты сам выбрал линию поведения. Бумажку в говне народу показывал.
– Краска там, – буркнул он.
– Не важно. Согласись: из той бумажки можно было такую тему развить, а он ни словом. К флагу прицепился? Это его стиль. Должен же он был поставить нас в известность. Ну, и цену набить, конечно.
– Что, Сидорчук без хозяина?
– Я слышал, да. Тот, кто его кормил, сейчас во Франции отсиживается, ему теперь не до жиру. Вот мальчик и дергается, работу ищет.
– Покупаем, – заявил Нуркин.
– Это дорого.
– Один раз живем, Сашка!
– Н-да?
– Ну, плюс-минус, – неопределенно пошевелил ладонью Нуркин. – Сейчас только одно: набирать темп. Вперед, вперед, на форсаже!
– Топлива-то хватит? До выборов далеко.
– Не будет выборов, Сашок.
– Н-да? Такие новости хотелось бы узнавать первым.
– Вторым. Первым все новости узнаю я. Я их придумываю.
– А-а… гм…
Немаляев пожевал губами и, сняв с пояса мобильник, набрал какой-то номер.
– Света. Вечером меня не жди… Нет. Как всегда, в четверг… Да, через неделю… Да, потерпишь.
Не дослушав, он отключил трубку и несколько секунд глядел на погасший дисплей. Потом перевел взгляд на Нуркина – тот непринужденно копался в баре. Бутылок было много, и каждую он не просто рассматривал, а читал этикетки. Где было по две – читал обе.
Немаляев, помня о любви Нуркина к таким вот немым сценам, спокойно ждал. Глава правительства, погибнув и возродившись, не потерял ни одной из своих привычек. За те полтора месяца, что прошли после их встречи, Нуркин сменил уже четыре базы. Его равно не устроили и неприметный домик за кольцевой дорогой, и крутой особняк на Рублевском шоссе. Двухуровневые апартаменты на Тверской он отверг как слишком буржуазные, но селиться в хрущевке тоже не пожелал. В итоге он выбрал обычную квартиру в типовой новостройке.
Окна выходили на отвалы глины, которые пылили так, что нижние этажи тонули в красном тумане. Нуркина это не особенно беспокоило, поскольку герметичные рамы не открывались вовсе – из-за пуленепробиваемого стекла они весили столько, что не выдержали бы никакие петли.
