Ефрем Акулов - Поиск-84: Приключения. Фантастика
— Это я, положим, помою, — впервые с начала рассказа солгал наш герой. — Но отец Нины? Приемный отец?
Петр неопределенно посвистел.
— Объяснить по-человечески можешь? — интерес Георгия стремительно возрастал.
— А чего объяснять? Тестя моего видел? То-то и оно… Как узнал старик обо мне — взъерепенился! А что? Его понять можно. На дочку аж не дышал. Ноги мыл и воду пил. А тут я, «здрасте-пожалуйста».
— Не понимаю, что в тебе плохого? — пожал плечами Георгий. — Высшее образование, перспективный жених.
— А у него таких перспективных — мешками. Под ногами шарахались. Он же ректором был. Ему непременно прынца подавай. Крику было — туши свет!
— Ну а ты?
— А что я? Креплюсь. Нинку, понимаешь, сильно любил.
— А Нина?
— Сначала тоже не очень. Почти ноль внимания. Но однажды сама ко мне прибежала. Вечером уже. На улицу вызвала. Любишь, говорит, меня? А я слова сказать не могу, головой киваю, как лошадь. Тогда, говорит, давай поженимся. Только чтобы жить не с теткой. Ну, я назавтра комнату снял, туда и переехали. А расписались через месяц.
— И ты сразу начал шабашить?
— Нет, не сразу. Летом. Нинку на юг отправил, ее стипендия да мои аспирантские — вместе хватило. У самого десятка. Думал временно в дворники пойти, да знакомого встретил. Он в бригаде был. Сговорились… Нинка приезжает, а у меня полтысячи в кармане. С тех пор и шабашил.
— А Нина?
— Что Нина?
— Ну… был аспирантом, без пяти минут кандидатом наук, и стал шабашником.
Петр пожал плечами.
— Да мы как-то на эту тему не общались…
— Чего ж шабашку бросил?
— Надоело. Мотался, как собака, дома не бывал. Да и тупеть начал. Чуть, понимаешь, говорить не разучился. Нинка мне сегодня правильно врезала. Плюнул, остался. Всех денег не заработаешь.
— Ясно. Ну а сейчас как живешь?
— Нормально. Детей вот нет, жаль. Нинка не хочет.
— С тестем-то вы как помирились?
— Сам приполз. Куда ему деться? Он Нинку любит… Да он мужик ничего. Но нервов ты ему попортил!
— Признаться, по его поведению этого не заметно.
— Уже оклемался. А сначала орал. У него это запросто. Ты же в Энске? В газете?
— Верно.
— Так он в Энск звонил. С редактором твоим ругался.
— Когда это было?
— Да летом же! Когда ты первое письмо прислал. Я тебе точно скажу — 24 августа. Мы с Нинкой в Ялту собирались, а он билеты на самолет доставал. Я за билетами заехал — слышал.
— А потом?
— Что потом?
— Когда второе письмо пришло?
— Тут Нинка вмешалась. Приструнила папашку. Она из него веревки вьет, — Петр потянулся и встал. — Ну что, пошли? Разомнемся малость?
— Пошли…
На лыжне Георгий, набрав быстрый темп, вырвался вперед, а потом пошел медленней. Рассказ Петра удивил его не так уж сильно, он ожидал чего-то подобного. Тонким своим журналистским нюхом ощущал Георгий дразнящий запах сенсации, громкой истории и, может быть, даже скандала. Следует искать дополнительных свидетелей. Знать бы только, где они. Не Краснопольского же спрашивать… Хотя, позвольте, один свидетель известен — некто М. Преклонный, собственной персоной проживающий в Живописногорске. Впрочем, есть вариант, что он переселился в более отдаленные места. Ушел, так сказать, навсегда. Ладно, после праздников займусь его поиском. Информацией у него не разживешься, но на других он вывести может. Чем черт не шутит?
Впереди затрещали кусты, и на лыжню вывалился Петр.
— Я по прямой протопал, — улыбаясь, сообщил он, — тут срезать можно!
* * *Около половины седьмого наши приятели возвращались назад, неся на плечах лыжи.
— О, приехали, — указал Петр на широкий и респектабельный след «Волги», исчезающий во дворе дачи. — Сейчас я тебя с тещей познакомлю. Забавная старуха.
И они вошли в дом… Горел камин.
От него навстречу вошедшим поднялся Глеб Евстигнеевич.
— Ну-с, как погуляли?
— Прекрасно, — отвечал Георгий, к которому, собственно, вопрос и относился.
— Я рад. Первого января мы по традиции встаем на лыжи всей семьей. Присоединяйтесь.
— С удовольствием.
— Петр! — крикнула Нина из кухни. — Иди сюда! Требуется мужская помощь.
Пробурчав что-то, хозяин дачи отправился на зов.
— С минуты на минуту должна появиться моя жена, — ясно проговорил Глеб Евстигнеевич. — Буду рад вас с ней познакомить.
— Если позволите, я предварительно хотел бы переодеться…
— О да, конечно, не смею задерживать.
С этими стариками сам невольно становишься манерным, думал Георгий, поднимаясь по лестнице за должной экипировкой. Когда же минут через десять он спустился вниз, то нашел в зале помимо Краснопольского высокую худощавую женщину, лицом смуглую, скуластую, с чернющими глубоко посаженными глазами и черными же замысловато уложенными волосами. Одета она была в длинное облегающее платье и выглядела значительно моложе своих лет.
Услыхав шаги Георгия, они прервали беседу.
— А вот и наш гость, — Глеб Евстигнеевич взял женщину под руку. — Позволь представить тебе, дорогая, Георгия Александровича Шатурова. Георгий Александрович, моя жена Гортензия Каллистратовна.
Женщина рассмеялась.
— Да, именно так. Гортензия Каллистратовна. Но я в этом прискорбном факте совершенно не виновата.
Сказавши так, она протянула руку. Георгий руку принял, подумал немного и поцеловал сухую кожу.
— Зовите меня тетушка Тези, — продолжала между тем женщина, — поскольку Гера — было бы слишком нескромно.
Георгий улыбнулся.
— А ведь он похож на Фильченко, — последовала немедленная реакция. — Право, Глеб, согласись, что чрезвычайно, просто чрезвычайно похож!
— На Рому?
— Нет! Ну как ты можешь?! Рома — блондин. На младшего — Ореста.
— Да? Должно быть, — в голосе профессора уверенности в сем поразительном факте не ощущалось. Однако Гортензия Каллистратовна на интонации мужа внимание не обратила. Она вновь повернулась к Георгию:
— У нас на театре служил такой актер. Тому лет десять назад. Чрезвычайно талантливый и тонкий. Не улыбайся, Глеб, ты просто в нем не разобрался! Я с ним ставила «Женитьбу Фигаро». Ах, какой это был Альмавива!.. Вы никогда не занимались театром?
— У меня с ним довольно своеобразные отношения, — начал было Георгий, но Гортензия Каллистратовна его перебила:
— Постойте! — сделала она круглые глаза, — Георгий Шатуров? Вы — драматург?
— Некоторым образом.
— «Преклони колени» — ваша пьеса?
— Каюсь, моя.