Георгий Гуревич - Темпоград
- Ждешь? - спросил президент вслух и с сомнением посмотрел на самодельный портретик.
Оранжевощекая загадочно щурила глаз, глядя мимо Льва в угол.
"Надо рассказать девушке, - сказал сам себе президент. - Зачем же ей дожидаться напрасно? Какой у нее номер? Забыл?" Забыл номер любимой! Впрочем, такое лучше объяснять лично.
И снова с сомнением посмотрел на портретик.
"Лично! Чтобы она твои морщины разглядела? Напиши, друг, на бумаге все получается так логично".
Но что-то щемило в груди или в переносице, чего-то жалко было до слез. Чактал растревожил, что ли? У него, горбоносого, впереди вся жизнь, а президент свою прожил. И так захотелось хоть разок, хоть на полчасика вообразить себя молодым, прибежать к сиреневым кустам с букетом сирени, разыскать в зелени то же белое платье с голубым кушаком. Зачем? Он же изменил ей давным-давно, женился на другой.
- Ну хорошо, - сдался президент. - Иди, если тебе так хочется, но чур, дурака не валяй. Если нет ее на скамейке, значит, не ждет и не смей стучать в окошко! Тогда пошлешь рассудительное письмо: так, мол, и так Лев свое прожил, юноши Льва нет в природе,
22. СВИДАНИЕ С ЮНОСТЬЮ. 29 июня - 2 июля
Поглаживая под пиджаком сердце, то ли взволнованное, то ли больное, спешил старик в свою юность.
Некогда в юности цвели яблони, поселок был весь в пене, сладковатый аромат заливал сады. Сейчас бушевала тополиная вьюга, каждый порыв ветра вздувал белые смерчи, по всем канавам и подворотням катались ватные валики.
Протирая глаза, шагал президент по тропинкам молодости. Вот районный парк. Аллеи, посыпанные натуральным песком, не подкрашенным шлаком, как в Темпограде. Трехсотлетний дуб, обнесенный заборчиком для сохранности. Кусты сирени. И белое пятно в зелени. Винета! Ожидающая!
Почему сердцебиение у тебя, товарищ президент? Успокойся, ждут не тебя, твой плюсквамперфект - давно прошедшее время. Твоя доля: горько-сладкое воспоминание. Продолжения не было по твоей вине. Виноват сам, и исправлять поздно. Остался долг вежливости. Подойди и скажи откровенно...
"И скажу. Только дух переведу. Запыхался".
- Извините, девушка, я не помешаю вам, если присяду ненадолго?
Быстрый взгляд. Насторожилась, оценила, успокоилась. В летах, вежливый, напрашиваться на знакомство не будет. И отвернулась.
Сидя на дальнем конце скамейки, президент краем глаза рассматривал знакомо-незнакомый профиль. Иными глазами смотрел: сквозь призму житейского опыта, из перспективы возраста. Такое свеженькое личико, бархатные щеки, носик, немного вздернутый - дитя еще, прелестный ребенок. И ротик чуть приоткрытый, такой простодушный, такой добрый. Самоотверженная доброта - так аттестовал бы сейчас он девушку. А глазенки грустные, и веки чуть припухшие. Плакала! Из-за него, чурбана, плакала. А он сомневался еще, не понимал, какой клад ему достался. Обижался, дулся самолюбиво. А Винета жила суматошно от доброты, потому что всем бросалась на помощь очертя голову. Зачем медлил, почему колебался? Ну отлучился бы из Т-града на денек для свадьбы. На худой конец по радио посватался бы, выписал бы Винету... И прожил бы всю жизнь со славным человеком. Не превратил бы свою квартиру в келью, в картотеку ученых трудов.
- Вы что вздыхаете? Вам плохо?
Вот и бросилась на помощь.
- Ничего, девушка. Так, мысли.
- Но я вижу, вы за сердце держитесь. У вас боли, этим не надо пренебрегать. Вы к какому лекарству привыкли? Я принесу, у меня дома аптечка. Можете доверять мне, я будущий врач, учусь на кафедре Штеккера. Наверное, вы знаете эту фамилию, выше нет никого в гериатрии.
Вот положение: любимая девушка тебя спасает. Не ты ее, она тебя.
- Боли! - проворчал президент. - Конечно, и боли есть, но я привык. У стариков всегда что-нибудь болит. Не стоит их лечить, время тратить.
- Вы напрасно отчаиваетесь. Наука делает сейчас чудеса. Мой шеф считает, что можно продлить жизнь до ста лет всем поголовно.
- Что толку растягивать увядание? Все равно человек немощный, ущербный. Вот вы, девушка, вы же не влюбитесь в старика.
- Вероятно, влюбиться не смогу, - сказала Винета честно. - Но я учусь у стариков. У меня есть друзья преклонного возраста - очень интересные люди. Их с удовольствием слушаешь.
- Лечить интересно. Букет болезней.
- Да, и лечить интересно. И очень приятно, если умному, опытному, умелому человеку ты возвращаешь работоспособность. Мои пациенты, а у меня уже есть пациенты, рассказывают мне о своих делах. И я горжусь, словно я сама принимала участие. Вы тоже расскажете... потом, когда перестанете держаться за сердце.
Так, в разговорах о больном сердце, и прошел вечер - свидание президента с юностью. И, прощаясь, Винета потребовала, чтобы собеседник ее пришел на следующий вечер, пришел и обязательно принес анализы. Она сведет его со Штеккером, выше нет никого в гериатрии. Пусть обещает, пусть даст слово, пусть не увиливает от лечения. К организму надо относиться внимательно, с уважением.
И упорхнула. А президент еще долго сидел, вздыхая и улыбаясь, сначала блаженно и умиленно, потом с грустной иронией: "Приходите на свидание с анализами! Анекдот! Нет, завтра скажу ей всю правду".
С того вечера началась странная, тройная жизнь Льва Январцева. Три позиции, три настроения: утреннее, дневное, вечернее.
Утром он был президентом Темпограда. В 7:00 ему доставляли сводку событий за сутки, за темпоградский год. Бегло просмотрев таблицы, президент убеждался, что идея Ван Тромпа, увы, утверждается. Продолжается процесс превращения Т-града в Город-консилиум, клиники - в поликлинику, научных институтов - в учебные. Президент считал, что все это - стрельба из пушек по воробьям.
И, распалившись, разобидевшись за униженную пушку, он летел (на глайсере) в Академию Времени, врывался в кабинеты яростный, убеждал возмущенно и язвительно, что неторопливость неуместна, даже преступна. Если есть возможность мчаться, нельзя плестись шажком. Надо мчаться, надо поспевать за авангардом, надо мир приравнивать к темпам быстрого времени, а не вожжи натягивать, придерживать взлеты мысли.
- Дайте же нам обсудить ваши предложения, - взывал Ван Тромп.
- Обсуждайте в Т-граде! - кричал Январцев. - Там есть время для размышлений. Давайте перенесем туда Академию Времени. Не хотите? Давайте хотя бы сессию проведем для начала.
- Но сессию надо подготовить, - возражал Ван Тромп. - Собрать материалы, доклады написать.
Неторопливость собеседника, его ленивый говор с растянутыми гласными приводили Январцева в бешенство:
- Да что готовить, что готовить, собственно говоря? Материалы у нас разработаны. Возражения? Неужели вы всерьез собираетесь обсуждать статью этого поэта, любителя бить стекла на собственной террасе?
